Он мог бы ее поцеловать. Мог бы прямо сейчас пробовать ее губы на вкус, сглатывать вздохи и дожидаться окончания бури самым приятным способом из возможных.

Эта мысль металась в нем, как самум за стенами пещеры, но он подавил ее, не желая делать то, чего от него ждут, даже если сам хотел того же. Наконец Саша обвила руками его плечи и застыла в его объятиях. До конца бури он разрывался между мукой и блаженством.

Когда они выбрались из пещеры, ландшафт совершенно переменился. Никто не сказал ни слова, и некоторое время все просто разминали ноги, ослепленные и сбитые с толку. Хотя им удалось избежать основного удара бури, кожа, брови и даже ресницы солдат были покрыты песком. Саша отряхнула волосы и платок, прошлась ладонями по платью и принялась высыпать из туфель набившуюся в них пыль.

Кель нашел самую высокую точку – не более чем песчаную насыпь – и вытащил подзорную трубу, надеясь отыскать хоть намек на стены Инока и таящиеся за ними бани. Но в воздухе, закрывая обзор, клубилась красноватая дымка. Солнце исчезло с небосклона, да и самого небосклона больше не было – как и востока, запада, севера и юга. Куда бы Кель ни поворачивался, картина оставалась той же. Видимо, до бань они сегодня не доберутся.

Вскоре Саша присоединилась к нему на насыпи с хорошими новостями.

– Айзек сделал факел из тряпки и конской гривы, и мы прошли пещеру до конца. Там есть вода! Немного, но хватит, чтобы умыться и наполнить фляги.

– Тогда заночуем здесь. В пещере и вокруг достаточно места. Не будет никакого толку, если мы сейчас двинемся неведомо куда. Только еще больше заблудимся.

– Мы заблудились? – спросила Саша – впрочем, не слишком обеспокоенно.

– Временно, – заверил ее Кель, безрезультатно вглядываясь в горизонт.

Наконец он захлопнул подзорную трубу и ожесточенно потер лицо. Лля человека, который проводит большую часть времени в седле, он был чересчур нетерпим к грязи. Саша тут же протянула ему платок, и Кель со вздохом его принял. Тогда, в темноте, он заключил ее в объятия, и сейчас у него не было ни желания, ни воли ее оттолкнуть.

Без покрывала стала видна красная, покрытая волдырями полоса на Сашиной шее – там, где солнце пустыни ужалило открытую кожу.

– У тебя ожог, – сказал Кель, возвращая тряпицу. Ее хватило лишь на то, чтобы счистить пыль с ресниц.

Саша кивнула, встряхнула платок и снова накинула на голову. Однако не успела она его завязать, как Кель отодвинул в сторону конец тряпки и прижал ладонь к опаленной коже, отчего Саша поморщилась. Когда он убрал руку, волдыри исчезли, сменившись огромными золотыми веснушками. Кель озадаченно провел по ним подушечкой большого пальца. Когда он лечил Тираса, шрамов не осталось. Он исцелил брата полностью.

– Не надо, – отрезала Саша, и Кель застыл в удивлении – впервые она заговорила таким тоном.

Он уронил руку и, оторвав взгляд от ее кожи, растерянно отступил на шаг. В пещере она была совсем не против его близости.

– Это просто ожог, капитан. Он заживет сам. – И Саша прижала пальцы к шее, пряча ее.

– Уже зажил.

Плечи женщины поникли.

– Ты не должен этого делать.

– Должен. И буду, – возразил он, пряча смятение за гневом.

– Я не знала, во что тебе обходится твой дар. Не нужно меня лечить, если на то нет нужды.

Келя наконец осенило: Саша не хотела, чтобы он ее лечил, думая, что это ему навредит. Что он отдаст за каждую спасенную жизнь день собственной. Кель сомневался, считается ли лечение волдырей за спасение жизни, но Сашу его жест явно расстроил.

– Насколько мне известно, я проживу в этом мире столько лет, что под конец перестану понимать, что с ними делать. Если меня что и не беспокоит в моем даре, так это перспектива умереть чуть раньше.

– Ты добрый, – ответила Саша мягко.

– Я не добрый, – усмехнулся Кель.

– И хороший.

– Я не хороший! – Теперь он расхохотался в голос.

– Я никогда не встречала таких мужчин.

– Ты была рабыней в Квандуне! Мужчины, которых ты встречала, не пытались тебя впечатлить.

– Как и ты, капитан. И все же я впечатлена.

– Тогда тебе еще многое предстоит узнать.

Саша медленно кивнула, и он ощутил укол раскаяния. Прежняя госпожа говорила ей, что она простая. Но Саша была отнюдь не проста. Она была мудрой… и раздражала его.

– Почему я тебя так злю? – вдруг спросила она.

– Ты меня не злишь, – возразил Кель в странном приступе отчаяния.

– Неправда, – твердо сказала Саша, не сводя с него глаз.

– Ты меня не знаешь. Ты понятия не имеешь, кто я. Ты думаешь, что я Целитель, но я убил больше людей, чем вылечил.

Саша замолчала, обдумывая его признание. Кель развернулся и начал спускаться к пещере, ожидая, что она последует за ним.

– Ты ошибаешься, капитан, – внезапно послышалось за спиной. – Я знаю тебя. Я знала твое лицо еще до того, как встретила. Я видела тебя бессчетное множество раз. И ты всегда дарил мне надежду.

Сердце Келя запнулось – как секундой позже его ноги, – и ему пришлось резко остановиться, чтобы не полететь носом в песок. Он не оглянулся, но она наверняка поняла, что он ее услышал.

Глубоко выдохнув, Кель зашагал дальше, на сей раз осторожнее.

* * *

В пещере оказались змеи. Они таились в сырых углах, но были непривычны к человеческим вторжениям и, ослепленные огнем факела, стали легкой добычей для мечей и копий. В тот вечер отряд наелся до отвала – впервые с тех пор, как две недели назад покинул Бин Дар. Саша не помогала мужчинам убивать змей, но не побрезговала их разделать и потом присоединилась к трапезе наравне со всеми. Вскоре кто-то вспомнил, что она обещала рассказать историю, когда минует буря, и Саша с улыбкой кивнула.

– Когда Айзек зажег огонь в ладонях, мне вспомнилось одно предание. В начале было только четыре дара. Сказительство, Прядение, Преображение и Исцеление. Но шли годы, люди расселились по земле, и дары начали соединяться и усложняться, порождая новые дары. Заодно росла и их сила. Иные Рассказчики открывали в себе талант Провидцев, а Перевертыши обнаруживали, что могут превращаться более чем в одно животное. Некоторые Пряхи обращали не вещи в золото, а воздух в огонь, как Айзек. Другие сплетали реальность с иллюзиями. А третьи научились превращаться в деревья…

– Но не в животных, – предположил кто-то, и Саша кивнула:

– Нет. Тогда бы они стали Перевертышами. И был среди Прях один Ткач такой искусный, что мог превращать мысли в звезды. Его называли Творцом Звезд.

Она на мгновение замолчала, и мужчины вскинули глаза к звездам, отыскивая среди них самую яркую. Небо над ними начало очищаться, сквозь дымку тускло светила луна. Кель поднял руку и закрыл ее большим пальцем, вспомнив золотые веснушки Саши.