Но было и кое-что еще.

Лейфа отправили на задание почти сразу после того, как они вернулись с корабля Ганна, с тех пор он не появлялся. Рен была почти уверена, что ее тетя отослала Лейфа, чтобы он больше не мог потакать ее выходкам. Вьенн хотела изолировать принцессу. Это означало, что ей не с кем было поговорить. Никаких друзей. Хосену был чем-то наподобие друга, поэтому Рен надеялась, что появится возможность пообщаться с ним просто для того, чтобы поделиться с кем-нибудь своими размышлениями.

Но даже такой привилегии ей не предоставили.

Помощь Брэму – как бы он ни отрицал эту идею – отвлекала Рен от мыслей о настоящем. О том, что нужно сделать сейчас, завтра, послезавтра. Без участия в шпионских делах, которые могли бы занять тело и душу, она утопала в воспоминаниях о своей семье. Потому что у нее не было выбора.

Ужасная пытка.

То, что Бритта, должно быть, сильно напугана, одинока, без нее и родителей. Ее сестра не могла знать, что она жива. Никто дома не знал.

Рен тяжело вздохнула, кладя вязальные спицы на колени.

К тому же насмехающийся призрак Роуэна следовал за ней везде, куда бы она ни пошла. Лейф верил, что принцесса действительно видела его, но теперь Рен не была уверена в реальности произошедшего. Разум может легко сыграть с тобой шутку, особенно если ты скорбишь. Когда-то, очень давно, мама сказала ей это.

И все же погружение в воспоминания об ушедших близких было гораздо привлекательнее, чем мысли о мерзком муже.

К большому стыду и огорчению Рен, она постоянно думала о ненавистном принце.

Было трудно забыть об Аррике, потому что он преследовал ее даже тогда, когда она сидела без дела, чувствуя себя бесполезной. Прогулка с Лейфом по пиратскому городу, а затем спор с Ганном вызвали у Рен воспоминания о принце, затопившие ее разум.

Это было почти как… как если бы она желала острых ощущений от пребывания в его компании. Или разговоров, которые происходили между ними, даже когда они были сердиты и полны яда. Но в дни, предшествовавшие побегу Рен, ни одна из бесед с Арриком не была неприятной. Они были почти мягкими. Почти доверительными. Как будто принц открывался ей и все, что ей нужно было сделать, – открыться ему в ответ, и отношения между ними изменятся. Рен подумала обо всех виноватых взглядах, которые она украдкой бросала на этого властного мужчину огромного роста, так не вязавшегося с его мягкими волосами и изящными чертами лица – особенно в тех редких случаях, когда он осмеливался улыбнуться.

Она подумала об их соприкоснувшихся во время свадьбы губах.

Пальцы Рен сжали вязальные спицы, и она крепко зажмурила глаза, ненавидя себя за то, что не может выбросить Аррика из головы.

Не думай о нем. Прекрати это, Рен! Он – причина смерти твоих родителей. Ты для него всего лишь имущество, средство достижения цели. Ему нужно, чтобы ты правила островами Драконов, на этом все. Любое сострадание или доброта, которые ты видела от Аррика, были уловкой, чтобы заставить тебя потерять бдительность. Включая улыбки. Включая поцелуй.

Она тяжело выдохнула, открыла глаза и затуманенным взглядом уставилась на свои колени. Отцу было бы стыдно за то, что дочь потеряла контроль. Рен рассердилась и снова принялась за вязание.

– Посмотри на эти петли!

Принцесса поморщилась от резкого голоса пожилой женщины. Рен пригласили в группу по вязанию, чтобы она помогала готовить одежду и одеяла для постоянно растущего числа повстанцев. Принцесса не была поклонницей скучной работы даже в спокойные дни, но это единственное, чем можно было заняться.

Сегодня не лучший день.

Мама сделала бы эту работу в два раза быстрее.

Рен вытянула шею и мрачно уставилась на ткань в своих руках, которая должна была быть одеялом. В два раза быстрее и в десять раз лучше. Сердце Рен сжалось, она почувствовала, что совершенно не может дышать. Ей нужно уйти сейчас, пока она не сломалась и не расплакалась у всех на глазах. Рен кивнула злой старухе, сжимая в руках вязанье.

– Я продолжу работать в своей палатке.

Она едва выдавила из себя эти слова и убежала, не дожидаясь ответа. Вернувшись к себе, она, не задумываясь, свалила вязанье в кучу поверх одеял, а потом рухнула на пол, пытаясь успокоиться.

Слезы защипали глаза, когда она подумала о матери. Рен вцепилась пальцами в меховой коврик, чтобы успокоиться. Ее хорошая, сильная мать могла что угодно связать закрытыми глазами. Она всегда вязала. Однажды Рен спросила почему, она ответила, что это помогает ей отвлечься от тревожных мыслей. Принцесса не знала, что это были за «тревожные мысли», хотя предполагала, что они связаны со шрамами, которые обвивали мамину шею, и с ее трудной, таинственной прошлой жизнью до переезда на Драконьи острова.

Рен моргнула, глядя на кучу одеял и брошенное вязание. Оно не помогало ей отвлечься от посторонних мыслей. Становилось только хуже. Она должна заняться чем-то другим.

Она должна охотиться.

Никто не приносил дичь из леса с тех пор, как Рен и Лейф заключили сделку с Ганном. Он дал им зерно, но этого недостаточно, люди не смогут жить, питаясь одним хлебом. Им нужно мясо, чтобы поддерживать силы.

Это плохая идея.

Рен вскочила с пола и бросилась к своему луку и колчану, которые лежали на простом деревянном сундуке у изножья кровати. Она схватила их и выскользнула из заднего входа палатки. Рен сгорбилась, когда кто-то закричал, но это было не ей. Она выдохнула, когда ей удалось добраться до деревьев. Принцесса бросила последний взгляд на лагерь, а затем прокралась в чащу.

Свобода. Наконец.

Никого не было рядом, чтобы ее остановить. Брэм был на встрече с Вьенн, а Эвер – занята делами на кухне. Хосену находился в верлантийском дворце, а Лейф отправился туда, куда приказала ему тетя Рен.

Не то чтобы он мог остановить меня, – размышляла Рен, пробираясь в тусклом свете, пронизывающем лес. – Или мог? Возможно, он попросил бы меня не уходить ради моего же блага. Если Вьенн и Брэм узнают, что я нарушила их приказ, нет ни единого шанса, что они когда-нибудь снова выпустят меня с территории лагеря.

Под правой ногой Рен хрустнула ветка.

Ей было все равно.

Ей не хватало сил, чтобы переживать об этом. Дракон не должен быть заключен в тюрьму независимо от того, является эта тюрьма лагерем мятежников, ледяными глубинами верлантийских подземелий