По девушка настолько была напугана эпизодом с графом, что дотронься он до нее теперь, это совсем лишит ее душевного равновесия и тогда она скорее всего исчезнет, и он никогда больше не увидит ее.

Пет, такого наказания за свой поцелуй он не желал.

Тем более что теперь, когда лошади уже остановились у дома виконта, он отчетливо осознавал — у него давно не было ничего лучше сегодняшнего.

Ни разу на протяжении всего вечера: ни когда они ехали в карете, ни когда ужинали в ресторане, не почувствовал он скуки.

Ни разу за все время не вспомнил ни о принцессе, ни о том мрачном будущем, ожидавшем его впереди.

«Юность очаровательна и обольстительна сама по себе»— такие слова слышал он однажды от одного старика.

То, чем порадовала его Вильма, и было как раз этим «очарованием юности».

Волнующим и чистым, как красота далеких звезд над площадью Согласия.

И совсем не похожим на удовольствие, доставленное ему прошлой ночью Лизеттой.

Карета остановилась, маркиз вышел из нее первым.

Протянув руку девушке и помогая ей сойти вниз, он задержал ее руку в своей и подумал, что действительно очень сильно хочет снова увидеть Вильму.

Ему не хотелось, чтобы она просто исчезла из его жизни.

Лакей позвонил, и заспанный слуга открыл дверь.

— Спокойной вам ночи, Вильма, — сказал маркиз.

— Спокойной ночи, милорд, — отозвалась она, — и еще раз спасибо вам за удивительный, чудесный вечер. Я никогда не смогу его забыть.

— Сказка еще не закончилась, — улыбнулся в ответ на ее слова маркиз. — Я буду здесь завтра в половине двенадцатого.

По ее светящимся глазам, обращенным к нему, он понял — именно эти слова она и хотела от него услышать.

Затем она вошла в дом, а маркиз вернулся в карету.

Когда карета тронулась, девушка остановилась в дверях и помахала ему рукой, при этом свет, падавший из открытой двери за ее спиной, освещал ее светлые волосы и казался ореолом над ее головой.

«Восхитительное зрелище», — думал маркиз всю дорогу домой.

Он не отказался бы иметь такую картину в своей галерее.

Вильма прошла в холл и, прежде чем подняться по лестнице, поблагодарила лакея.

Поднявшись наверх, она увидела Герберта, выходящего из комнаты ее отца.

— Папа не спит? — спросила она его.

Камердинер отрицательно покачал головой.

— Спит, как младенец. — ответил он. — Этот доктор Бланк — он делает чудеса своими руками.

— Полагаю, папа будет чувствовать себя лучше завтра, — сказала Вильма.

— Ну а вы-то как, хорошо провели время с друзьями-то, мисс Вильма? — поинтересовался Герберт.

И поскольку он знал девушку с детства, она понимала — его интерес искренен.

— Провела время замечательно… ну просто замечательно! — сказала она. — Завтра утром я собираюсь поехать на прогулку в Булонский лес, но было бы лучше, если бы вы не упоминали об этом в разговоре с папой, потому что он за меня волнуется.

— Его сиятельство разволнуется, только если подумает, вдруг как эти друзья ваши прознают, что он не так тверд в седле, как думал-то, — заметил Герберт.

Такое о своем хозяине мог позволить себе сказать только старый Герберт, так как с его стороны подобное высказывание не было ни наглостью, ни предательством.

Вильма расхохоталась.

— Мы должны сделать все, дабы папина гордость не пострадала, — сказала она уже серьезно, — и не забывать, что никто не должен знать наше настоящее имя.

Герберт презрительно фыркнул.

— Вам-то и ломать комедию! По мне — так все это ужасная глупость, но меня-то никто не спрашивает!

Вильма пошла к себе в комнату.

Она велела Марии не дожидаться ее возращения, поэтому разделась сама, без ее помощи.

Но когда, глядя в зеркало, Вильма расчесывала свои длинные волосы, она вдруг задалась вопросом, а не нанесли ли ей оскорбление.

Маркиз ни на мгновение не усомнился, будто она всего лишь дочь какого-то электрика. Ему даже в голову не пришло, что она может быть кем-то другим.

Он воспринимал ее как дочь мастерового, работающую со своим отцом и получающую за это вознаграждение.

Она, правда, была рада его заблуждению, благодаря которому он не задавал ей щекотливых вопросов.

Вместе с тем во всем этом было что-то оскорбительное.

Она принадлежала к одному из старейших семейств графства. И все же маркиз не разглядел в ней леди благородного происхождения.

Герберт назвал все это «ломанием комедии», и действительно так оно и было с самого начала.

Вильма подумала, как было бы прекрасно, если бы маркиз сразу сказал, не может такого быть, чтобы она выполняла столь черную работу.

А он просто принял на веру ее слова.

Он, конечно, посчитал, что единственной причиной, по которой Вильме не хотелось сталкиваться со всеми этими щеголями в отеле «Ритц», было ее нежелание выглядеть хуже на их фоне.

— Как посмел он так подумать обо мне? — спрашивала она себя.

Но, с другой стороны, если бы он видел в ней девушку из знатной семьи, он никогда не пригласил бы ее поужинать с ним наедине.

И не повез бы ее кататься, не было бы тогда столь очаровательной ночной поездки при свете звезд.

«Видимо, за все в жизни приходится платить, так или иначе, — философствовала Вильма. — Совершенно очевидно, хотя маркиз поразил меня, я, конечно, не произвела на него никакого впечатления».

Да, несомненно, он сделал ей пару комплиментов.

По теперь ее интересовало, действительно ли он говорил то, что думал, в тот момент, когда произносил их.

У нее было неловкое ощущение, словно он воспринимает ее как дитя, маленькую девочку, и ему доставляет удовольствие быть добрым с ней.

Совсем по-другому обстояло дело в Лондоне, где она произвела сенсацию, впервые появившись на балах в нынешнем сезоне.

Но тут она вынуждена была признаться себе, что для той произведшей сенсацию дебютантки сезона сейчас она вела себя крайне предосудительно.

Особенно с таким известным и выдающимся человеком, как маркиз.

«Само собой разумеется, вечер был бы намного более скучным, если бы пришлось пригласить еще двоих провести его с нами, — решила она, — но все-таки мне бы хотелось, чтобы и в нынешней ситуации он хоть как-то дал понять, что считает меня чем-то больше, чем просто дочерью электрика».

Она отдернула занавески и стала смотреть на звезды.

И снова ощутила в себе невыразимый восторг.