достал лезть, куда не просят! – раздался крик Бочкина и треск сорванного им с головы шлемофона.

– Немец в танк подбитый полез, прямо в пожар! – Кто-то ахнул от увиденного.

Дорвельц, обмотав лицо все той же портянкой, что служила ему белым флагом, прополз между гусеницами и теперь ловко взбирался по броне, подбираясь к люку «панцера». От семерки в его сторону бежал Колька, размахивая кулаками:

– У, проклятый, угомонишься ты теперь! А ну, слезай! Сбежал от меня, под трибунал подвел! Слезай!

– Хилфе, хилфе! – выкрикнул Карл и исчез в железных полыхающих огнем недрах.

Танкисты спрыгивали с бортов, высовывались из башен, с тревогой ожидая, что же задумал чудаковатый немец. Бочкин чуть было не сунулся за ним следом к танку, но отпрыгнул от едкой гари и жара, что шел изнутри.

– Ты чего, не суйся! – выкрикнул ему в спину Руслан, который уже спустился с дерева. – Там снаряды могут рвануть!

– Шкура немецкая, фриц! – со злостью выругался Бочкин, который до сих пор был раздосадован побегом пленного у него из-под носа и теперь ждал нагоняя от командира.

Но закопченная, вонючая от сажи и пороховых газов «четверка» вдруг чихнула, выпустив дым из трубы, дернулась и поползла вперед, освобождая стонущего рядового. К несчастному парню потянулись десятки рук, его бережно уложили на брезент, над рукой захлопотал Василий Иванович, щедро поливая окровавленные раны спиртом из фляжки:

– Сейчас перевяжем и прямым ходом до госпиталя, обложим снегом, и там врачи соберут обратно. Еще на гармошке будешь играть, и не такое чинили. Давай-ка хлебни, – ловким движением он влил парнишке остатки спирта в рот и приказал: – Давайте его в танк командирский! Ну, берись по краям, ребята, понесли! Крови немного, довезем!

– По машинам, – выкрикнул Соколов.

И рота снова заторопилась. На горизонте уже показалась розовая полоска рассвета, воздушной атаки можно не опасаться, группа СС разбита и бежала – путь к командному пункту свободен.

Из люка подбитого немецкого танка показалась голова, обмотанная тканью. Кашляя и задыхаясь от резкой гари, Карл Дорвельц выбрался на свежий воздух, неловко шагнул и сверзился с пробитой башни вниз, прямиком в мягкий сугроб. Алексей подошел поближе и помог пленному подняться:

– Вы рисковали жизнью ради спасения моего танкиста. Спасибо вам, это достойный поступок.

Дорвельц сбросил тряпку, глубоко вдохнул свежий воздух и махнул узкой ладонью в сторону черной бронированной махины, которая дотлевала изнутри, все еще издавая тихое гудение на нейтральных оборотах:

– Это «четверка», наш самый массовый танк, нулевая серия. Мы отрабатывали маневры на них на полигоне училища. Им не выдают бронебойные снаряды, хоть они и положены по комплектации. Такие машины совершенно бессильны в бою с машинами, у которых противоснарядное бронирование. Ваши КВ и Т-34 -76 они могут пробить только лишь при выстреле почти в упор. У них есть один плюс. Отделение управления, где сидит водитель, защищено металлической перегородкой от пожара, поэтому машина не потеряла свой ход, несмотря на пробоины.

– В любом случае это было опасно и…

– Странно? – усмехнулся Дорвельц, он неловко вышагивал рядом с ротным командиром, разговаривая на равных, не пытаясь сбежать, будто они два товарища, что воюют в одном танковом отделении. – Я против того, чтобы война уносила человеческие жизни. Не хочу больше молчать, я буду делать все, чтобы остановить армию убийц. Я ведь говорил им правду, о которой молчат офицеры. Всем плевать на их жизни, эта война никому не нужна. Мне жаль, что рядовые не захотели прислушаться ко мне сегодня, я пытался вразумить солдат, рядовых канониров, чтобы они оставили оружие и вернулись к работе, к мирной жизни. А они не только не услышали меня, они попытались меня убить! – От неприятного открытия голубые глаза Карла расширились и покраснели из-за подступающих слез.

В танке он почти шепотом наконец признался в том, какие мысли одолевали его последние сутки, с тех пор как офицер оказался в советском плену:

– Я бы так хотел быть одним из вас, простым, честным военным, который защищает свою родину. Но я из нации не господ, а зверей и не знаю, как с этим жить дальше. Я могу только надеяться на милость божью.

– Опять про бога бормочет? – сурово переспросил Бочкин, который до сих пор не мог простить Дорвельцу побег.

– Да, – Соколов оторвался от карты. – Николай, ты назначен командиром танкового отделения на время боевой операции и марша, а это значит, ты несешь ответственность за каждого, кто находится в Т-34. В том числе и за пленного офицера.

Бочкин от расстройства насупился и засопел:

– Товарищ командир, я выполнял ваш приказ, вот только на броню выпрыгнул, пока веревки резал, а он уже через люк сиганул, – ефрейтор махнул кулаком перед веснушчатым носом немца. – У-у-у, смотри мне, начудишь, начищу морду.

Но на его кулак легла крепкая ладонь. Соколов по-прежнему строго смотрел на парня:

– Командир за каждого ответственен, Николай. И о каждом ты должен думать заранее. Если бы сегодня германский офицер напал на тебя, сбежал к своим, то вся операция была бы провалена. Зенитка подбила бы остатки роты, а мы оказались бы в плену. Понимаешь? Ты должен был предусмотреть этот момент и связать пленного, когда покидал танк. Нам просто повезло, что он кинулся спасать нас, а не вредить нам. В другой раз такая ошибка будет стоить жизни, Коля, моей, твоей, Руслана, Семена Михайловича. Понимаешь? Дорвельц ни при чем, ошибку совершил ты сам.

– Понял, товарищ командир, такое больше не повторится, обещаю. Буду наперед сто раз думать, – Бочкин кивнул и приник лицом к перископу прибора М-4, чтобы скрыть волну краски, заливающей лицо.

Дорвельц крутил головой, пытаясь понять, о чем идет разговор у русских. И только мудрый и сдержанный Бабенко подбодрил раздосадованного нового командира танка, похлопав по плечу: не расстраивайся, паренек, на ошибках учатся.

Глава 4

До командного пункта остатки танковой роты добрались быстро. При золотистых лучах занимающегося рассвета лес больше не казался грозной стеной, за которой притаился враг. Все танкисты, голодные, замерзшие после долгого боя, дремали, найдя уголок в полутьме качающихся внутренностей боевых машин. Кто-то свесил голову на грудь, вытянув ноги на месте башнера, кто-то пристроился на ящиках для боеприпасов. Только мехводы и дозорные терли усталые глаза, не поддаваясь дремоте, отслеживая ситуацию на дороге и на флангах.

И сам ротный командир в какой-то момент поймал себя на том, что клюет носом над расстеленной на коленях картой местности, а грифельный карандаш в его руке проехал по топографическим отметкам, вычерчивая кривую линию. Гусеницы загремели по обледенелым