Саня решительно подняла подругу с лавочки.

— Отец — это одно, а Миллер — совсем другое. Такого мужа, как мой папа, днем с огнем не сыскать, но это же не повод оставаться одной. Миллер, конечно, мрачный тип, никто не спорит, но… Поверь, он очень нуждается в нежности…

Недослушав, Наташа побрела в сторону дачи.

— Ни в чем он не нуждается, — бормотала она себе под нос. — Понял, что не сможет полюбить меня, даже если будет себя заставлять, вот и свалил. Ну и пусть. Что я, на веревке его тащить буду?

«Как бы им перестать сходить с ума? — думала Саня, стараясь ступать в Наташины следы, чтобы не провалиться в снег. — Взрослые же люди… Но вообще-то единственная вещь в жизни, которую не стоит делать ни при каких обстоятельствах, — это вмешиваться в чужие ссоры, особенно в ссоры влюбленных. И людей не помиришь, и сама огребешь!»

Между тем мужчины зря времени не теряли. Печь разгорелась, дрова потрескивали, и в доме уже было немного теплее, чем на улице. Спальные мешки и привезенные из дома одеяла Анатолий Васильевич расстелил вокруг печки. Продукты они с Петькой вынули из машины и сложили на веранде. Теперь с чувством выполненного долга мужчины весело отрабатывали приемы рукопашного боя под освещенными окнами веранды.

Саня остановилась посмотреть. Когда-то Елошевич пытался и ее приобщить к искусству самообороны. «Если хочешь воспитывать меня как мальчика, давай лучше клеить модельки подводных лодок!» — просила она. «Нет уж, подводные лодки мне на службе осточертели! — энергично возражал отец. — А научиться отбиваться от наглых мужиков тебе необходимо». «И где они, эти наглые мужики?» — вздохнула нынешняя Саня.

Теперь отец нашел наконец благодарного ученика, а потому азартно скакал по снегу. В тусклом свете они с Петькой были похожи на чертей.

— …и пробиваешь с ноги, — завопил Елошевич, подпрыгнул и сделал в воздухе немыслимый пируэт. — Уловил?

Петька попытался повторить, но завалился в сугроб.

— Это ничего, — Анатолий Васильевич вынул его и бесцеремонно встряхнул, — лиха беда начало!

— Ну, дядя Толя, вы и мастер прыгать. — Наташа появилась на крыльце с банкой пива и с такой яростью дернула кольцо на крышке, будто это была не банка пива, а граната, которой она собиралась запулить во вражеский танк. — По вам большой балет плачет!

— Да ты что? Там же одни пидеры!

— Папа!

— Пардон.

— Ладно, вы тут попрыгайте еще, а мы пока стол накроем.

Ужин оказался вынужденно долгим, потому что нужно было хорошо протопить и закрыть заслонки. Петька давно уже дремал в уютном гнезде, свитом из спального мешка, пары одеял и пухового платка, а взрослые сидели вокруг печки, выключив свет, и неспешно разговаривали. Когда Елошевич открывал печную дверцу и шуровал кочергой, отблески пламени ложились на лица, делая их похожими на персонажей средневековых картин, и от этого банальная вечеринка приобретала странный мистический оттенок.

«Как жаль, что Наташа не позвонила Миллеру!» — думала Саня, которой казалось, что в их компании любому человеку было бы сейчас хорошо и спокойно.

— Ну все, сейчас прогорит, и я закрываю заслонки. Вот смотрите, девочки, если без меня будете топить, не вздумайте закрывать, пока есть язычки пламени, — угорите. — Анатолий Васильевич энергично разбил кочергой самые крупные угли. — Видите? Еще минут пятнадцать. А вы пока можете помыться, я там ведро снега растопил.

Наташа поежилась. Ну почему всех окружающих ее людей обуревает прямо-таки маниакальная страсть к чистоте? Она-то мечтала просто снять с себя верхние слои одежды и нырнуть под одеяло. Да она даже зубной щетки не взяла!..

Однако процедура умывания оказалась вполне переносимой, даже приятной. А когда они вернулись в комнату, выяснилось, что Елошевич перебрался в мансарду.

— Папа, ты с ума сошел! — закричала Саня. — Ты же там в снеговика превратишься! Слезай немедленно.

— Да нормально тут.

— Нормально там может быть только для заморозки полуфабрикатов.

— Не могу же я спать с вами в одной комнате.

— Дядя Толя, перестаньте в самом-то деле! Лично меня вы нисколько не смутите.

Саня поднялась в мансарду по крутой и узкой лесенке, а потом крикнула Наташе, чтобы та передала наверх пару одеял.

— Не знаю, доживет ли до утра, — озабоченно сказала она, спускаясь. — Но спать с нами в одной комнате категорически отказывается. Говорит, храпит.

Вопреки прогнозам дочери Анатолий Васильевич до утра дожил и даже превосходно выспался. Он посмотрел в окно. Было совсем светло, солнце било в окно сквозь выцветшие ситцевые занавески, и он подумал, что уже, наверное, часов одиннадцать. Но, освободив руку из-под груды одеял, увидел, что часы показывают половину девятого — он даже поднес их к уху, чтобы убедиться: идут. Из-за того что вокруг белый снег, за городом день наступает раньше, вспомнил он. Вылезать из-под одеял не хотелось, и он лежал, рассеянно глядя в потолок и слушая негромкий смех внизу.

«Наташа», — определил он, и ему стало приятно, что она тоже не спит.

— Ну что, бандит, — через некоторое время услышал он ее голос, — пришел поохотиться? Сосиску будешь?

«Почему это, если пришел бандит, Наташа смеется и угощает его сосиской?» — подумал Анатолий Васильевич и потянулся за штанами.

Чтобы не разбудить Саню с Петькой, он спустился вниз в одних носках. Наташа стояла на веранде в ночной рубашке, кутаясь в шаль. На ногах у нее Елошевич узнал свои ботинки. Веранда была залита солнцем, но ему показалось, что сияние исходит от самой Наташи: светились и длинные ноги, и белые трусики, и маленькие, аккуратные груди. Вокруг Наташи прыгал незнакомый кот.

Елошевич поспешил отвернуться, хотел незаметно выскользнуть на улицу, но Наташа его заметила.

— Доброе утро, дядя Толя.

Он буркнул приветствие себе под нос, стараясь не смотреть на Наташу.

— Ничего, что я ваши ботинки надела?

— На здоровье. А что это за кошак?

— Дикий кот, — засмеялась Наташа, — пришел поохотиться на меня. Теперь вот охотится на сосиску. Но он, кажется, не такой уж и голодный.

Кот подошел к Елошевичу, стал тереться о его ногу и урчать.

За спиной Наташа загремела какой-то посудой.

Кот был яркой осенней расцветки. Анатолий Васильевич сел на корточки и принялся чесать его за ухом, радуясь, что это позволяет ему не смотреть на Наташу.

— Вам сколько сахару в кофе класть?

— А кружка большая?

— Впрочем, сами нальете и положите. Яичница будет через минуту.

Он поднялся в мансарду и достал из шкафа свою старую шинель.

— Надень, а то здесь холодно. — Анатолий Васильевич подал ей шинель, для чего ему пришлось подняться на носки — Наташа была намного выше.