— Ты ждешь от нас какой-то определенной реакции? — голос Трейвента раздался неожиданно так близко, что принцесса даже вздрогнула. — Какой?

Шарлинта неопределенно пожала плечами.

— Нам все равно, — неожиданно улыбнулся Равенель.

И спокойно как-то стало от такой его улыбки — легкой, теплой, открытой. Шарлинта расслабилась и позволила себе опереться об стоявшего сзади Трейвента. Спинка стула была низкой и не очень удобной.

— Но двиртийский император в качестве близкого родственника — это весьма неожиданно. Он выделит нам два часа после обеда. Просит задержаться до этого времени здесь. Но мы все равно планировали уехать только завтра утром. Завтракать вниз пойдем?

Шарлинта налила еще одну кружку кофе, немного остывшего, но все еще ароматного. Завтрак мог подождать, а объяснения стоило получить сейчас. Пока амаинты разговорились.

— Вы мне так и не ответили про Примжит, — напомнила принцесса. — Что в этой персоне такого занимательного, что нужно было обсуждать ее с утра пораньше, да еще и в моем присутствии? Я создала вам какую-то проблему?

Мужчины долго молчали, видимо, переговаривались друг с другом ментально. Шарлинта успела допить кофе и съесть еще пару орехов чуфы. Нарушать тишину девушка не спешила. Это был подходящий случай, чтобы понять степень их доверия. Поэтому Лин терпеливо ждала. Она покачивала чашечку, рассматривая замысловатые узоры, которые оставляла на дне кофейная гуща.

— Икрей тебе расскажет, — наконец, произнес Равенель.

В сказанном Шарлинту сразу поразило две вещи. Во-первых, что братья для объяснения выбрали того, с кем диалоги у принцессы не получались. Во-вторых, вот это официальное предупреждение. Видимо, она снова слишком громко думала, потому что, поймав изумленный взгляд девушки, старший из амаинтов пояснил:

— Вам в любом случае нужно учиться разговаривать друг с другом. Иначе, какая у нас семья получится.

— Семья… — эхом вслед за мужчиной повторила Лин.

Меньше всего она думала о предстоящем браке, как о семье. В ее мире в договорных браках муж и жена могли встречаться лишь за общим обеденным столом, и то при желании, на официальных приемах и в спальне изредка. Брак родителей был иной, но Шарлинта в их семье была скорее сторонним наблюдателем.

— Боюсь, что у нас совсем разные представления о семье, — немного растеряно, заметила принцесса. — Только если мы начнем сейчас их обсуждать, то останемся без завтрака.

— Поэтому сейчас мы закончим разговор о Примжит и пойдем завтракать, — ответил Равенель. — Икрей.

Младшенький, как мысленно продолжала его называть со вчерашнего дня Шарлинта, развернул девушку вместе со стулом, и опустился на колени. Теперь их глаза были на одном уровне. Лин растеряно наблюдала, как амаинт зажал ее пальцы между своими ладонями, но спросить, что такое происходит, не успела. Икрей заговорил первым.

— Примжит Тьерн едет непросто к родственникам. У нее есть договоренность с амаинтами из нашего дома о будущем браке. Проблема в том, что эти амы — наши советники и соседи. И мы не знаем, как поступить. Хотелось бы услать эту девушку куда-нибудь подальше от тебя. Ее ненависть какая-то нездоровая, на грани безумия.

Икрей смотрел прямо в глаза Шарлинте, и как будто держал ее этим взглядом. Почему-то от вполне невинного прикосновения амаинта к ее пальцам, принцесса чувствовала странную неловкость. Трейвент позволял себе намного больше, и его прикосновения Шарлинте нравились. А с младшеньким девушка была в каком-то напряжении, как будто готовилась к сражению.

— Но наши советники очень ее ждут. Они, как и Примжит, вдовцы. Первая жена умерла во время скоротечных родов первенца. Среди амов Рох лекарей нет. Трейвент был там через десять минут, но смог только извлечь малыша. Один сын в семье — это полное вырождение рода. Благословение на брак он получить не сможет. Советникам повезло, что Примжит согласилась. На самом деле некоторые роды даже одну жену найти не могут. Девушки боятся амаинтов. В основном соглашаются только те, кто оказался в сложной ситуации — вдовы, сироты, и те, чьи семьи попали в долговую яму. Мы не знаем…

— Не нужно выбирать между мной и советниками, — перебила Шарлинта Икрея. — Если они сами не опасаются подпустить к ребенку немного безумную девушку, пусть женятся. Только в нашем доме ее не будет. И дружить семьями мы точно не станем. А почему они сами за ней не поехали?

Принцесса со странным чувством рассматривала сначала Икрея, потом Равенеля и Трейвента. Воины. Высокие, мужественные, красивые, умные и верные, наверное. Раз женщин не хватает, то и гулять от жены особо некуда. Девушки, которые боятся амаинтов, этого не видят?

— Взяли на себя обязанности глав дома, пока мы в отъезде, — ответил уже Равенель. — Да и девушку сначала должен был осмотреть наш лекарь, чтобы убедиться, что в союзе с ней могут быть дети. Не все девушки способны принести амаинтам наследников.

— А я… Я могу? — спросила принцесса, вспомнив о своеобразных смотринах в тронном зале в Чардифе.

— Можешь, маленькая, — ответил Трейвент.

— А если бы не могла?

Шарлинта буквально замерла в ожидании ответа.

— Мы бы все равно забрали тебя.

Ровный голос Равенеля, его улыбка, как дань вежливости, когда задействованы только губы, а глаза остаются холодными. И в очередной раз судорожные вопросы в голове. С какой целью тогда, если не только магия не важна, но и возможность иметь детей. Что за одержимость такая у трех конкретных амаинтов одной маленькой принцессой. И как доверять, когда таятся в самом главном.

Деревенская ярмарка была в самом разгаре. Для Шарлинты все это происходило впервые — мешанина вкусов, запахов, ярких красок, людей. Такие простые развлечения, видимо, по статусу принцессе не подходили, и те ярмарки, что наверняка с еще большим размахом проводились в столицах Веллории и Двиртийской империи, девушка ни разу не посещала. И сейчас она по-детски искренне радовалась и наслаждалась каждой минутой, каждой сладостью, каждым нехитрым подарком.

На ярмарке принцессу сопровождал Икрей. У старшего и среднего братьев нашлись какие-то важные дела, которые никак нельзя было отложить. Шарлинта боялась очередной словесной пикировки, но младшенький, получив все ее внимание, расслабился. К словам не цеплялся, много шутил и смеялся вместе с девушкой, выпрашивал купленные им же самим леденцы и засахаренные кислые лесные ягоды. Почему-то с рук Лин они казались ему вкуснее.

Икрей буквально затащил принцессу в круг, где танцевали деревенские девушки и парни. Шарлинта позволила закружить себя, радуясь тому, что переоделась в платье, даже если она и выглядела среди разряженных в яркие цветные юбки, обшитые блестящими атласными лентами, деревенских девушек серой мышкой.

Разгоряченные танцами, они еще долго гуляли среди прилавков. Амаинт захотел поучаствовать в борьбе на руках. Среди деревенских было несколько богатырей, по сравнению с которыми даже трехипостасный, несмотря на свой рост и мощное сложение воина, казался изящным. Сначала Шарлинта молча наблюдала, как Икрей роняет на высокий стол, о который мужчины упирались локтями, руки деревенских силачей, потом девушку охватил азарт, и она начала громко подбадривать своего амаира, откровенно любуясь и гордясь им. Все-таки действительно хорош — вот такой с открытой улыбкой и горящими в пылу борьбы яркими голубыми глазами. Расслабленный, спокойный, красивый. И местные девушки оценили. Бросают кокетливые взгляды, улыбаются, выгибаются соблазнительно, демонстрируя прелести, которыми щедро наделила их природа, в глубоких вырезах богато вышитых шелком блуз. Но младшенький их как будто и не видел. Смотрел только на Шарлинту, прямо в глаза, белозубо скалясь и легко роняя широкую, как ствол молодого дерева руку последнего соперника — деревенского кузнеца. Забыв про выигранный приз — темный кожаный пояс замысловатого плетения с серебряной пряжкой в виде головы волка, Икрей подхватил Шарлинту, закружил, прижал к себе и жарко поцеловал. Не отрывая взгляд, ловя и впитывая каждую возникшую эмоцию — смущение, окрасившее щеки легким румянцем, радость и гордость за его победу, нерешительный отклик, нежностью разливающийся где-то внутри, под кожей. Потом они замерли посреди шумной улюлюкающей деревенской толпы, по-прежнему стоя очень близко друг к другу, по-прежнему смотря глаза в глаза, как будто одни в целом мире.