раз никто ничего не устраивал: когда я за неделю до этого списывалась с Элеонорой, она о нем даже не упомянула. Будто с появлением Арта и Нат я вдруг перестала стареть.

Но вот наступил март, и я проснулась под звуки фанфар.

– С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, БУДУЩАЯ ЖЕНУШКА!

Я стянула одеяло и увидела в ногах кровати Арта: конечно, он не по-настоящему играл на трубе, а держал как бы заместо саксофона телефон, задирая колено под бодрую мелодию поздравления. Я села в постели среди россыпи лепестков ярких оттенков красного, сливового и фиолетового. Некоторые были настолько шелковистые, что я почти не ощущала их между пальцев.

– Какая красота. Это настоящие?

– Какая разница?

Арт пододвинул лепесток большим пальцем ко мне.

– Это все для тебя. Сегодня никаких полумер. На, выпей!

Он сунул мне под нос бокал чего-то розового и с виду химозного.

– Это так, на случай, если ты издалека не увидишь, все-таки стареешь, зрение уже не то, все дела.

Я взяла бокал и залпом выпила, скосив глаза для полноты картины. От шипучки сразу же свело желудок, и я ощутила острое желание заесть ее лепестками – чем бы они ни были.

– Еще не передумал на такой старой деве жениться?

– Не знаю, не знаю. Мы не договаривались, что тебе когда-нибудь исполнится тридцать два.

– Позволь напомнить, что тебе уже тридцать восемь.

– Зато лицо просто ангельское. Нет, ты только посмотри, какая кожа.

Арт сплющил ладонями щеки и захлопал ресницами. Мерзость.

– Главное, чтобы я рядом с тобой не превратилась в дьявола.

Я представила себя иссохшей, тощей и лысой – не считая серого пушка вокруг лица. И наверняка на подбородке тоже. А рядом Арт, как будто мой приемный внук, – смотрит на меня своими большими глазами.

Люди часто удивлялись, когда узнавали, сколько Арту лет, особенно на конференциях. Но я-то просыпалась с небритым Артом и ложилась спать с Артом с темными кругами под глазами. Все остальные платили ему за его задорную улыбку из коротеньких белых зубов.

Я видела в сети интервью с Артом на презентациях его книг и разных мероприятиях, и меня всегда поражало, каким он выглядит искренним и открытым. Когда ему задавали вопрос, он на секунду задумывался, а потом вдруг просияет – и всю душу распахнет. Оператор сразу оживлялся. Публика ловила каждое его слово, как будто он вот-вот поведает их будущее, вытягивая карты из таинственной колоды таро. Может, нужно было там присутствовать, но, если судить объективно, он не говорил ничего особенно глубокомысленного. Может, дело в том, как он это говорил, или публика уже была без ума от его манеры говорить, и ему оставалось, по сути, всего ничего.

Но мне стало интересно, есть ли у меня такая гипнотическая жилка. В конце концов, мы с Артом походили друг на друга, как два параллельных лезвия ножовки. Может, я просто еще не нашла свою нишу. Чтобы кто-то ловил каждое мое слово… Со мной такого не случалось. Я и сама отвлекаюсь, когда говорю.

Примерно за неделю до моего дня рождения – а я тогда уже почти два месяца как вышла на работу, – я рассказала Арту, как услышала за стенкой бокса один разговор. Джойс из соседнего бокса плакала. Она говорила по телефону, и судя по ее голосу, с человеком малознакомым. Слова все по слогам чеканила и каждые пару секунд вставляла это чужеродное «да». Я все время слушала, как эта женщина трещит по телефону, и никогда она не говорила «да». Обычно скорее «ну да» или «ага». Потом Джойс спросила, все ли с ним в порядке, может ли она помочь и где он. Поневоле я тут же представила, как ее сын, Дэвид (ему на тот момент лет двадцать пять-двадцать шесть), попал в автокатастрофу, или муж, худой, как хворостина, получил результаты анализов.

В продолжение разговора она попеременно то дакала, то вздыхала, а вздохи потом переросли в тихие всхлипы. Что она сказала перед тем, как положить трубку, я разобрать уже не смогла. И что самое странное, она даже не встала после такого неприятного разговора и никуда не ушла. Просидела за столом до самого конца рабочего дня, а учитывая то, что разговор состоялся еще до обеда, я вообще не представляю, каково ей было держать все в себе.

Под конец дня, надевая зимнее пальто, я решила краем глаза на нее взглянуть. На ее столе образовалась целая лавина скомканных салфеток, некоторые с ярко-красными крапинками. Не знаю, заметила она или нет, что я на нее смотрю, но Джойс уставилась на меня в упор и словно оцепенела, а в глазах ее читалась кромешная пустота. Над губой у нее виднелись следы засохшей крови. Я быстро схватила сумку и отвернулась; ладони у меня все вспотели, дыхание стало прерывистым.

Рассказала я об этом, когда мы с Артом сидели у него в кабинете, и он с отсутствующим видом просто слушал. Притом помахивая ручкой, словно дирижерской палочкой. Я договорила и спросила, как он думает: может, мне стоило что-нибудь сказать или сделать? Но Арт только надулся, стукнул ручкой об стол и ответил: «Не знаю». Мне показалось, что ему все это глубоко безразлично; я даже решила, что он меня совсем не слушал или просто на полпути отключился, но весь оставшийся вечер Арт был какой-то притихший. Поужинал у себя в кабинете, и я его не видела, пока сама не зашла за ним перед сном. Забравшись под одеяло, он потянулся ко мне и взял за руку, потирая большим пальцем мое запястье.

– Это тяжело, но нам нечем помочь этим людям, – прошептал он. – Лучше вообще не думать о том, что мы другие.

Теперь мне кажется, может, что-то он все-таки слышал.

Над головой у нас раздался мягкий перестук с чердака, топ-топ-топ – у Нат опять ночной моцион. Она становилась все тяжелее, полнокровнее, и по ночам теперь было непросто игнорировать ее беготню.

– Нора, – Арт сильнее сжал мою руку и с отчаянием в глазах спросил: – Ты меня спасла бы, правда? Ты бы мне помогла?

– Конечно, – прошептала я. – Обещаю.

Конечно, Арт был прав. Помочь можно только таким же, как мы. Заговори я с Джойс, она бы сразу поняла, что я не представляю, каково ей, а значит, откуда мне знать, что ей нужно? Джойс ведь не знала, что стряслось с моей мамой, но это было в прошлой жизни. Говорить с ней значило выставлять напоказ свое счастье. Вот почему я по-кошачьи проворно умчалась домой, пока все девять жизней были при мне.

Топот, доносившийся с чердака, утих, и на мгновение я задумалась: вдруг Нат, как и мы, видит сны?

Арт наклонился ко мне и хлопнул ладонями по пододеяльнику, отчего лепестки