взлетели на воздух. Я отпила еще розоватой шипучки, и пузырьки защекотали горло. Похоже, алкоголь с утра пришелся мне не по вкусу.

– Прошу вас, миледи, проследуйте по лестнице за главным подарком.

Со сна еще кружилась голова, и я позволила Арту провести меня за руку вниз по лестнице в мрачных лучах рассвета. Проходя мимо разбросанных на половике синих конвертов с моим именем и бронзовым анкхом, я на секунду удивилась, как рано их доставил почтальон.

Арт повел меня дальше по коридору в кухню. У стола я увидела мольберт со стопкой ватмана формата А3. Перед ним стоял кухонный стул, а на сиденье лежала целая гора акварели, масляных красок, пастели, карандашей… Цвета-цвета-цвета.

– О, Артур…

Открывая коробочку с масляной пастелью, проводя пальцем по мелку цвета индиго, я вдыхала тяжелый ветхий запах, который встречался со свежим воздухом: послеполуденные прогулки с мамой, я кладу голову ей на плечо, тереблю завитушку волос цвета ржавчины. Ноги покоятся на прохладном островке клевера. Но сейчас рядом был Арт, и он смотрел мне в глаза.

– С днем рождения, – шепнул он.

Я рассматривала одну коробочку за другой, не выпуская их из рук. Как мало нужно для счастья. Каждая из них переносила меня в разные воспоминания: мускусный запах из маминого рабочего шкафа, восковой налет в ящичках. Я, закутанная в мамино пальто, на болотах. Все те годы, что я обмакивала напитанные краской кисти в воду, глядя, как они кровоточат, и училась прямо пальцем подправлять ошибки. Почему мне в голову не приходило взять мастихин? Я перенеслась туда в одно мгновение, всего-то нужна была радуга.

Арт кивнул на коробки у меня в руках.

– Выбирай оружие.

Акварель – тут даже думать нечего.

Арт отставил остальные коробки и положил акварель у мольберта. Сунув мне в руку бокал, он взял меня за плечи и усадил на стул. Вычурный взмах руки – и он уже устроился за мольбертом, срывая упаковку с красок и заговорщицки подмигивая мне из-за наваленных ватманов. Приятно стукнули и расплескали воду кисточки, которые он окунул в стакан. Звякнуло стекло, и Арт начал сумбурно наносить размашистые мазки. Очевидно, с акварелью он никогда не работал и не подумал закрепить бумагу клейкой лентой. Я смотрела, как жесткие края бумаги искривились, пошли волнами и загнулись вовнутрь.

– Акварелью так вообще-то не рисуют, балбес.

Он выглянул сверху из-за ватмана, наклоняя голову то так, то эдак, чтобы найти лучший ракурс. Я решила, что не обману его надежды, и повернула голову в профиль. Глаза у меня маленькие, поэтому пришлось открыть их так, что левое веко задергалось от напряжения.

Арт нацелил на меня кисточку.

– Я здесь художник – и могу работать с ними, как захочу, моя Муза.

– Откуда ты знаешь, вдруг я тоже гениальный художник? Это же я тут дочь известной художницы. А ты просто Артур – причем от слова «автор», а не «арт».

– Ты же сама меня по десять раз на дню зовешь – Арт да Арт, пора мне оправдать твои надежды, как думаешь? Никто меня так не звал до тебя.

Правда, что ли? Я была уверена, что он назвался Артом в нашу первую встречу. Не могла же я сама его так назвать? Пока я ломала голову, он наслаивал эклектичными штрихами краски, распаленный сложностью задачи. Я потерла дергавшееся веко костяшками.

– Чем ты тут вообще занимаешься?

Он громко выдохнул, и кисточка с мокрым «плюхом» бултыхнулась обратно в стакан.

– Я увековечиваю тебя для потомков. Запечатлею тебя здесь и сейчас, в твой день рождения, Нора. И буду делать это до тех пор, пока у меня есть пальцы на руках, а у тебя – лицо.

– А зачем прекращать? Как будто что-то изменится, если ты возьмешь кисточку пальцами ног.

– Как Вы посмели.

– А если у меня не будет лица? Я смотрю, ты не особо жаждешь отразить мой богатый внутренний мир? Сексист поганый.

Арт прикрыл глаза и удрученно повесил голову.

– Хм-м-м. Мне такая слава ни к чему, только имидж попортит. – Он прорезал пальцем воздух. – Ладно. Отныне заявляю, что буду рисовать тебя, даже если вместо рук у меня будут культяпки, а у тебя лицо слезет с черепа.

– По рукам.

Я соскочила со стула чмокнуть Арта в лоб.

– А потом я тебя нарисую.

Он замотал головой.

– Нет. Мой день рождения уже прошел. Тебе придется ждать до следующего января. Такая традиция. Будем рисовать друг друга в дни рождения. Чтобы это что-то значило.

Почти целый год ждать. Мне стало стыдно. На его день рождения полтора месяца назад я подарила Арту обычную настольную лампу, которую он попросил.

– Так я еще успею поупражняться!

– Нет, это должен быть спонтанный оттиск души. Чур не жульничать и не практиковаться. – Он подмигнул и показал мне пальцем обратно на стул. – Не хочу, чтоб ты меня затмила.

Я молча села на стул, и в груди немного защемило. Опустив глаза, я заметила, что колени у меня забрызганы зеленой акварелью с палитры Арта. Я смочила большой палец и растерла пятнышки, пока краска не впиталась в кожу.

Оставшееся время мы сидели в тишине: я, замурованная во времени, и Арт, водивший кистью по пустым уголкам. У меня в голове не укладывалось, как эти яркие и хлесткие мазки отражали меня, такую тихую и молчаливую. Свой шедевр Арт закончил тем, что обругал бумагу, в одной руке по-прежнему сжимая кисть, а в другой держа… ревущий фен.

Объявив, что портрет наконец-то готов, Арт попросил меня закрыть глаза, пока он повернет мольберт. И когда он припечатал губами мой нос, я увидела себя.

Арт нарисовал меня до талии, как я была – в хлопковом халатике. Я так и думала – художник из него неважный. Волосы мои торчали в разные стороны, спутанные, точно куст орешника. Вместо лица – невыразительный яйцевидный овал молочного цвета, который мог принадлежать кому угодно, расчерченный бледно-синим и зеленым, с небольшим сжатым ртом и розовой кляксой вместо носа. Глаза тоже совсем не мои. У меня они прищуренные, но Арт изобразил их яркими миндалинами с чуть ли не кошачьим разрезом. Зато с цветом угадал – точь-в-точь мой грязно-коричневый. Сумбурные размашистые мазки, по-видимому, служили фоном: широкие полоски изумрудного цвета, напоминавшие папоротник. В портрете угадывался мой силуэт, но я невольно подумала, что Арт пытался передать то, чего во мне не было. Так-то я не возражала. Мне хотелось воплотиться в эти цвета.

Мы оставили портрет просохнуть на обеденном столе, закрепив края лентой, чтобы ватман больше не скукожился. Оставшийся день прошел в какой-то полудреме. Каждые несколько часов я поднималась на чердак проведать Нат, наполняя ее мисочку витаминным желе и жидким кормом; стоило мне вполголоса пощелкать языком и поцыкать, как хвост ее настороженно поднимался, и она вприпрыжку неслась