— Ой, а мне в туалет надо. Пустите, пожалуйста. — Журналистка заискивающе улыбнулась, переминаясь с ноги на ногу.

— Здесь частные владения, изучайте договор! — рявкнула я и тут же захлопнула дверь перед ее носом, расслышав жалобный скулеж.

— Опять эта шавка! Все лезет и лезет, поесть спокойно не даст, — возмутился Дюпонт, дожевывал булочку и шумно отхлебнул кофе из кружки. Он устроился в душевой кабинке, развалившись в кресле. — Все же ты права, Дана, надо с ней что-то делать.

— Хочу найти частного фотографа, чтобы ходил за ней по пятам и снимал в неприглядном виде. Как она с нами, так и мы с ней, — поделилась с Дюпонтом замыслом.

Агент задумался, а затем широко улыбнулся:

— Дмитреску, а это ведь мысль. Только зачем тебе частный фотограф? У меня в отделе есть паренек смышленый: Анани… тьфу ты, Анималистов. Он с и фото, и с видео управится в два счета. А так смонтирует, что ни один судмедэксперт подлог не отличит.

— А зачем нам судмедэксперт? — напряглась я.

Нет, конечно, Собачкина еще та стервь, но доводить до крайности не хотелось бы.

— Да это я так, к слову сказал, — хмыкнул медведь-оборотень и поднялся, направляясь к двери. — Просто подумал, что наш паренек мог бы последить и пофоткать заодно терьеров-молодоженов. Типа бесплатные услуги курорта и все такое. И Собачкину твою заодно щелкнет.

Я вновь распахнула дверь, выпуская «сантехника». Журналистка, прыгающая возле двери, уловив последнюю фразу, попятилась к выходу:

— Не надо меня щелкать, я может, только жизнь начинаю, на центральный звероканал перехожу!

Она округлила глаза и бросилась наутек, что-то выкрикивая о нанятом сантехнике- убийце и страшной мести мадам Драконовой.

— Ну вот, скоро состряпает еще одну статью о том, что мы с мужем решили от нее избавиться, — вздохнула я. А затем попросила Дюпонта: — Пришли документы фотографа на оформление пропуска, теперь у нас с этим строго. Днем выселили из «Далей» Крокодайл за аморальное поведение, еще бы с Собачкиной разобраться и можно спокойно дожить до конца.

Дюпонт закашлялся, а я его успокоила:

— В смысле, до конца шоу.

— А-а-а, — выдохнул агент и прошептал: — Прибуду на очередное совещание послезавтра, а ты все же встреться с терьерами. Может, вычислишь Потрошителя. Связь держим через Бобрикову.

— Вас понял, — кивнула Дюпонту.

К счастью, Собачкиной и Козлевича возле коттеджа не наблюдалось. А выйдя на улицу, я поняла почему. Настало время вечернего шоу. По всей территории «Далей» из динамиков раздавалось голосистое пение гостьи Аделаиды — зверофолькпопдивы Гладышевой. Сегодня вечером звезда зажигала. Она пела о несчастной любви невинной девушки и подлом обманщике. Правда мелодия каждый раз была разная, а в роли невинной девицы выступала то рыбка, то зайка. А вот главный герой не менялся — в припеве неизменно фигурировал рыжий наглый кот.

Подойдя ближе к ресторану, где на сцене отплясывала Гладышева с танцорами, услышала незатейливый быстрый мотивчик и знакомые слова:

— Зачем я в снегах тебя ждала? И зайкою твоею я была…

Наконец-то громкая музыка смолкла, полная женщина в блестящем длинном балахоне игриво поправила белоснежный кучерявый парик, сбившийся на бок, и приложила руки к груди:

— Я люблю вас, мои дорогие! Люблю вас!

— Еще! На бис! Даешь бис!

Дама обвела элитную публику томным взглядом и гаркнула:

— По просьбам зверотрудящихся любимый хит всех времен «Глубока любовь»! Белый танец!

Заиграла медленная музыка, дамы бросились приглашать кавалеров, а певица, растягивая слова, страстно запела:

— Зачем я в ручье тебя ждала? И рыбкой шустро к тебе плыла…

Я заметила в толпе отдыхающих одинокую фигурку Арбузовой и перехватила ее злобный взгляд. Видимо, она, как и я, вспомнила нашу первую встречу с Драконовым. Тогда на сцене блистала Леля, она облилась духами с запрещенным афрозвериаком и пыталась приманить Тима. Я же, выполняя задание, пригласила его на белый танец. Сейчас во взгляде Лели читались упущенные возможности и не сложившаяся карьера звезды попа — ведь теперь она была всего лишь одной из девочек «Поющие в Трусселярди», а не солисткой. Ее взгляд выражал ненависть, она словно кричала мне: «Это я! Я должна быть на твоем месте, Дмитреску! Я должна была стать миллионершей». Но мне не было ее жаль. Потому что я вспомнила нашу поездку на воздушном шаре, когда Арбузова пыталась ударить Тима и скинуть вниз, ее сговор с мошенником бобром Митрошкиным и все те гнусности, что Леля творила. Мне не было ее жаль, потому что каждый сам кузнечик своего счастья. Я победно расправила плечи и отвернулась.

Возле озера заметила Тима, маму и Тодда — мою семью. И направилась к ним. Ящер бросился ко мне со всех лап, поднимая клубы пыли, тявкая и виляя хвостом.

— Бу-бу-га, го-готов! — радостно хрипел Тодд.

— Построили бунгало? — переспросила я, почесав ящера за ушком.

— Фа-фа! — подтвердил он и повел меня к лодке, в которую села Аделаида.

Тим помог мне забраться на борт, а затем залез сам. Тодд отвязал веревку, подтолкнул мордой лодку и с разбегу кинулся к нам. К счастью, мы не перевернулись, а ящер хихикал над своим хулиганством, скаля зубастую пасть.

— Ты моя умница, построил нам чудесный новый домик. — Аделаида Драконова гладила Тодда, а Тим усиленно работал веслами.

На берегу мы заметили Собачкину и Козлевича. Они что-то выкрикивали нам, но в воду заходить не спешили. Видимо, наш юрист-юморист Ржевский прописал в приложении к договору огромную неустойку, которую журналисты заплатят из личного кармана.

По мере приближения к острову, я рассматривала бунгало. В сине-розовых лучах заката дом выглядел романтично. Он манил и обещал покой и отдых. Мама словно прочитала мои мысли:

— Наконец-то сегодня мы поспим как приличные оборотни. Да и работать Тимоша может на острове, а еду будем заказывать в ресторане. Так и продержимся почти десять дней.

Мы причалили к берегу, а уже через минуту вбегали в дом: пусть одноэтажный и с тонкими стенами, но зато у каждого была своя спальня. Тодд занял небольшую комнату с видом на ресторан и отель, мама забрала себе просторную спальню с верандой и выходом на маленький пляж, мы же с Тимом разместились в комнате с широкой кроватью. Не было сил отмечать новоселье, хотя мама настойчиво звала нас попробовать изыски нового повара, мы даже не отвлекались на вой Тодда, который подпевал Гладышевой. Правда, к полуночи вой ящера перешел в жуткий храп, но даже это нас не расстроило. Наконец-то можно было расслабиться, не переживая, что в окне появится морда Козлевича или из-под кровати выглянет Собачкина, щелкая нас на зверофон. Мы самозабвенно спали в объятиях друг друга и видели волшебные цветные сны.

Дана Дмитреску