После посадки Куманичкин сказал, что слетал я удовлетворительно и через полчасика мы слетаем еще. На это раз задание было как будто простое – удержаться в хвосте его самолета. Но это как раз и было самым сложным. Ведущий делал самые резкие и неожиданные маневры, а я – его ведомый должен был повторять их и при этом еще следить за воздухом и докладывать о всех замеченных самолетах.

Тот полет мне запомнился надолго. Упражнение началось с разворотов в горизонтальной плоскости, затем мы перешли в вертикальную. Сначала я опять отставал, но затем приноровился и стал делать начало маневра более стремительным. Это компенсировало задержки с восприятием и выполнением действий рычагами управления и инерцию самолета. Для понятности скажу, что если ведущий начинал вираж с креном 45°, то я сразу вводил в 60° и, лишь наверстав задержку, переводил самолет на крен 45°. На разворотах же, спиралях, вертикальных фигурах я стремился несколько «подрезать» путь своей машины, то есть опять делать эволюцию в более энергичном темпе. Это позволило мне почти весь полет «стоять» на своем месте. Видимо, был удовлетворен и «Барон», сказавший, что летать я могу, надо только потренироваться еще.

Вечером Щербаков сказал, что мне оказано большое доверие и что с завтрашнего дня я буду летать ведомым у Куманичкина. Конечно, не обошлось и без соответствующего внушения:

– Смотри не подкачай! Не опозорь эскадрилью! Будь внимателен. Летчик-то он классный.

На эскадрилью ссылка была не зря. Все летчики в эскадрилье были на подбор. Каждая пара (а их было шесть) могла вступать, да и вступала в бой не задумываясь с любым количеством самолетов противника. Девиз был один: «Искать и уничтожать противника!» Наш командир эскадрильи Иван Иванович Щербаков летал с Димой Нечаевым. По характеру Иван Иванович, или «Щерба», как звали его по позывному, был степенный человек, он все делал основательно. И в полете его манера была точно такая же. К бою он относился как к работе и сначала всегда стремился обеспечить себе преимущество в высоте и скорости. Поэтому иногда противник успевал удрать. Это, конечно, злило Диму Нечаева, прекрасного летчика, но уж если преимущество было обеспечено, то и победа не заставляла себя ждать.

Совершенно другими были летчики Виктор Александрюк и его ведомый Саша Васько. Есть такое понятие – «прирожденный летчик». Говорят это о людях с выдающимися летными данными. Так вот, Витя Александрюк в самолете чувствовал себя лучше, чем на земле. В каждом ремесле есть степень мастерства – если хотите, искусства. Александрюк был мастером своего дела, чуть ли не артистом. Весь его полет от взлета до посадки проходил в стремительном темпе. Общительный и веселый, Виктор Александрюк обладал неиссякаемым чувством юмора. Многие летчики побаивались его метких словечек. Между прочим, именно ему я обязан своим то ли позывным, то ли прозвищем «Байда». Васько также был прекрасным летчиком и не уступал в мастерстве своему ведущему. Какие бы бои ни были, пара не разрывалась. При этом успевал сбивать самолеты противника и Васько: по крайней мере, его счет сбитых самолетов рос довольно быстро.

Остальные летчики также летали хорошо, хотя каждая пара и имела свои индивидуальные особенности.

Осень прошла в тренировках, дежурствах на аэродроме, вылетах на прикрытие линии фронта, в перехватах разведчиков. Здесь отличился один из наших летчиков, Николай Руденко. Вылетев на прикрытие наших войск, он заметил на большой высоте немецкий разведчик Ю-88. Набрав в стороне высоту, Руденко внезапно атаковал фашистский самолет и, видимо, вывел из строя стрелка. Теперь оставалось только добить «юнкерс», но его летчик не собирался сдаваться. С большой высоты он перевел самолет чуть ли не в вертикальное пикирование. Все же Коля Руденко сумел удержаться за противником и после его выхода в горизонтальный полет чуть ли не над землей подошел и спокойно поджег его. Самолет клюнул, врезался в землю и взорвался. Николай еле успел отвернуть свой самолет от огненного шара...

Декабрь 1944 года заканчивался. Кругом прибывали наши войска. Летая на малой высоте, мы часто видели новые скирды сена, из которых выглядывали стволы пушек; иногда в лесах можно было видеть скопление людей и разнообразной техники. Летая на охоту и не встречая воздушного противника, мы расстреливали на дорогах немецкие автомашины. Однажды Андрей Баклан, увидев садящийся на аэродром Сохачев немецкий самолет, атаковал и поджег его, а затем стал штурмовать стоявшие на земле самолеты. Многих он поджег, но и его самолет получил много пробоин от немецких пулеметов, и он только чудом смог прилететь домой.

Один из вылетов на охоту мне запомнился особенно. В этот день погода была очень сложной: шел снежок, облачность была низкой – от силы метров 200. Мы спокойно сидели в землянках на аэродроме, как вдруг прибежал посыльный и сообщил, что Куманичкин зовет меня к самолету.

Я быстро подхожу и докладываю, что прибыл. Куманичкин говорит:

– Приказано разведать дороги на Радом, посмотреть, что там делается. Как, справишься?

Отвечаю, что все в порядке, справлюсь.

– Ну, тогда полетели, держись метров сто сзади.

Значит, дело серьезное! Обычно наша пара до боя летела строем «фронт», то есть я находился, как правило, метрах в 200 справа от ведущего и чуть-чуть (метров на 30—50) сзади. Именно такой строй обеспечивал лучшее наблюдение за воздухом и поиск противника. Здесь же я должен идти сзади. Видимо, Куманичкин предполагает, что ему придется совершать резкие маневры, и боится, что я его могу потерять.

Мы взлетаем и на высоте метров 30—50 пересекаем Вислу. За рекой линия немецких окопов. Нам повезло – разрывы зенитных снарядов остаются сзади меня. Видимо, немцы в такую погоду не ожидали появления наших самолетов и немного замешкались. Летим мы сначала над полями, затем подворачиваем влево. Впереди дорога, и мы идем вдоль нее. Вдруг видим впереди много автомашин – это немецкая колонна. Куманичкин передает:

– Атакуем автомашины! – и переводит самолет в пологое пикирование.

Вот из его самолета вырывается трасса и упирается в машины, – из них выпрыгивают люди. Вслед за ним открываю огонь и я. Одна, две, три машины горят. Я проношусь метров на 20 над ними и устремляюсь вверх. Здесь облачность повыше – метров 300—400. Куманичкин делает разворот, видимо, чтобы посмотреть на результаты стрельбы или повторить атаку. И в этот момент из дымки метрах в ста впереди меня выскакивает самолет и открывает огонь по самолету Куманичкина. Я резко разворачиваю свой истребитель и даю длинную очередь по противнику, которого я опознаю как «Фокке-Вульф-190». Вижу на нем взрывы нескольких снарядов, которые попали в него, – и он резко уходит вниз. Но в эту секунду передо мной чуть выше проходит трасса. Машинально я отдаю ручку, и надо мной проносится другой «фокке-вульф». Видимо, он торопился спасти своего напарника, и это спасло меня.

Моментально я разворачиваюсь за ним, но немец закладывает резкий разворот и уходит в сторону. Я устремляюсь за ним, стреляю – и он переворачивается, уходит вниз и теряется в дымке. Теперь я разворачиваюсь в сторону ведущего, но Куманичкина не вижу. Слышу его команду: