Следующий день начался обычно. Пара за парой уходили на задание. Как правило, чуть ли не каждый полет сопровождался воздушным боем. Вот пришла и наша очередь. Взлетаем парой, отходим в сторону от аэродрома и переходим в набор высоты. Затем с разгоном скорости направляемся к линии фронта.

Годы войны не прошли даром. Теперь к месту предполагаемой встречи с противником мы подходим на максимальной скорости и при встрече с немецкими самолетами сразу имеем преимущество и получаем возможность внезапно его атаковать и сбить.

Впереди длинная голубая линия: это река Одер, за ней перед линией фронта – наш плацдарм. Он небольшой – километров 10 на 20. Немцы постоянно пытаются бомбить его, поэтому там постоянно идут воздушные бои.

Пролетев реку, мы проходим над плацдармом и вдруг видим группу самолетов – это звено «мессершмиттов». Атака с ходу не удается. Нас заметили, они разворачиваются на нас, и мы проскакиваем почти на встречных курсах. Мы резко разворачиваемся вслед, но немцы делают то же самое. По почерку видно, что летчики опытные! Куманичкин переходит в набор высоты на вираже, и немцы делают то же самое. В небе кружатся шесть самолетов: мы парой и четверо немцев. Кто залезет выше, тот и победит. Я с тревогой смотрю на температуру головок цилиндров. Стрелка уже на красной черте. Скорость в наборе высоты небольшая, обдув головок цилиндров плохой, и они накаляются. Счетчик бензинометра тоже на красной черте. Высота около шести-семи тысяч. Наше положение критическое.

В этот момент показывается четверка «яков» и вцепляется в хвост «мессерам». Немцы не выдерживают: «яки» гораздо более маневренны, чем «мессершмитты». Поэтому последние немедленно переходят в пикирование. И «яки», и мы устремляемся за ними. Но «яки» более легкие, пикируют хуже, поэтому они отстают. Мы же стремительно несемся к земле и постепенно сближаемся с последним немецким самолетом. Земля уже близко, и «мессершмитты» начинают выходить из пикирования. Здесь Куманичкин настигает последнего и открывает огонь. Немецкий летчик пытается спастись, отворачивает в сторону, но очередь проходит через его самолет, на нем видны взрывы, и он клюет носом и врезается в землю. Я стреляю по второму, но земля стремительно приближается. Мы с Куманичкиным едва успеваем выйти над самой землей из пикирования и на бреющем полете на последних каплях горючего пересекаем Одер, с ходу выпускаем шасси и идем на посадку. Заруливаем мы уже с почти пустыми баками.

В один из следующих дней мы встретились с «фокке-вульфами» еще раз: на этот раз их было два. Облачность была невысокой, и встреча произошла так же внезапно. Бой сразу же перешел на вертикаль, то есть на развороты с набором высоты, – но облака не давали возможности набирать высоту, поэтому после выхода вверх, под облака, снова приходилось снижаться. Получалось что-то вроде боевых разворотов с последующим снижением, или «косых петель», как их называют теперь. Но на разворотах «фокке-вульфы», как более маневренные, стали понемногу заходить нам в хвост. Естественно, я, как последний в паре, оказался в наихудшем положении. «Фокке-вульфы» остались сзади и постепенно сокращали дистанцию, выходя в положение, позволяющее открывать огонь. Положение было пиковое: бросить Куманичкина и уйти в сторону я не мог, оставаться же и ждать, когда тебя собьют, тоже не совсем приятно. Но Куманичкин видел обстановку не хуже меня. Выйдя вверх, он не пошел снова вниз, а, вскочив в облака, дал команду: «Разворот вправо». Вскочив за ним в облако, я перекладываю самолет в другой крен и, развернувшись почти на 90°, перевожу самолет на снижение. Выйдя из облака, я вижу уходящие влево «фокке-вульфы», а справа-ниже замечаю Куманичкина. Мы благополучно уходим. Потом Куманичкин шутил:

– Поймали мы с тобой, Байда, медведей. А уйти нельзя, не отпускают!

Сильное противодействие немцев вынудило нашего командира изменить тактику. В полет стали отправляться группы самолетов в составе трех-четырех пар. Мы сразу вздохнули спокойнее. Все-таки 6—8 самолетов, тем более с пилотами, жаждущими боя и умеющими его вести, – это сила. Боевые возможности росли как бы в квадрате. Результаты не замедлили сказаться.

В один из мартовских дней на прикрытие плацдарма вылетели сразу три пары. Ведущим был Иван Кожедуб. Ведомым у него вместо заболевшего Титаренко был один из опытных летчиков – Володя Громаковский. Во второй паре – мы с Куманичкиным, в третьей – Андрей Стеценко с Гришей Орловым.

Облачность была средняя (что-то около двух тысяч метров), и Кожедуб забрался повыше. Мы шли под самой кромкой облаков, так пересекли Одер и вышли на плацдарм. Внезапно слышу команду Кожедуба:

– Впереди-внизу кресты. Атакуем!

Пара Кожедуба с левым разворотом понеслась вниз. Внизу две группы по четыре звена в каждой: всего 32 самолета «Фокке-Вульф-190». У каждого шесть пушек – значит, всего почти 200 орудий. Нас 6 самолетов – 12 пушек, но у нас превосходство в скорости и внезапность. Кожедуб, снизившись, проскакивает под немецкими самолетами и расстреливает ведущего. Тот взрывается. Один из немцев открывает огонь по Кожедубу – на его самолете видны взрывы. Но Громаковский не зевает и почти в упор расстреливает немца! Куманичкин атакует второе звено, сбивает ведущего, я стреляю по ведомому, тот уходит вниз. Стеценко атакует замыкающее звено. Немцы торопливо бросают бомбы и пытаются обороняться. Наша группа попарно, используя запас скорости, выходит вверх и атакует подошедшую вторую группу противника. Кожедуб сбивает второго, затем третьего. Куманичкин и я стреляем по нескольким «фокке-вульфам». Бой превращается в схватки отдельных самолетов и пар. В этом хороводе или карусели каждый выбирает себе ближайшую цель, атакует ее, ведет огонь и, не дожидаясь результата, отворачивает, выходя из-под атаки. Уже горят несколько немецких самолетов, их черные дымные полосы тянутся за немцами к земле, заканчиваясь взрывами. Иногда вспыхивают купола парашютов. Но даже горящие немцы еще опасны. На это купился Гриша Орлов. Он поджигает немецкий самолет, и тот, накренившись, с дымом начинает снижаться. Гриша бросает его и начинает вести огонь по следующему самолету, но в этот момент горящий немец выправляет свой самолет и, пропустив вперед Гришу, с близкой дистанции, в упор, расстреливает его и взрывается сам... Оба самолета падают почти рядом. Гриша не успевает выпрыгнуть и погибает.

Горящие самолеты, взрывы действуют на немцев, и, хотя их еще много, они разворачиваются и, пикируя, снижаются до бреющего и уходят на запад. Поле боя остается за нами. Куманичкин делает несколько разворотов, как бы желая убедиться, что в воздухе никого нет, и мы уходим за Одер к себе на аэродром.

Дома мы подсчитываем результаты: Кожедуб сбил три самолета, сам отделался несколькими пробоинами в хвосте самолета, Громаковский – два, Куманичкин, Стеценко, Орлов – по одному. Лишь потом мы узнаем, что на плацдарме было сбито и упало 16 «фокке-вульфов» – и это не считая тех, кто, недобитый, наверняка упал по дороге домой. Восемь самолетов не засчитываются никому и считаются «групповыми победами». Командующий армии генерал Берзарин, бывший на плацдарме, прислал благодарность за такой, как он написал, «беспримерный бой» и, как говорят, доложил лично Сталину. Куманичкин же выразился проще: