ни коим образом его не оправдывает. Хотел бы реального подтверждения моих слов, мог бы со мной пойти к врачу и удостоверится лично. А так да, он просто совесть успокаивал.

- Я же докопаюсь. Это не так сложно узнать. Почему мне прямо не сказать? - Амир мотает головой, впивается поочередно взглядом то в меня, то в сына.

- До чего вы собрались докапываться? – Костя наступает на него, близко подходит, жестко полосует зеленью глаз. – Вы решили, что можно через пятнадцать лет объявится, получить красавицу Милану, успешного врача и уверенную в себе женщину, а в придачу и ее сына. Так сказать, пришел на все готовое? А зачем вы нам? – Костик криво усмехается. – Вы были, когда я болел? Меня ли мне подгузники? Вели в сад? В первый класс? Помогали делать уроки?

- Так ты…

- Нет! – Костик резко его обрывает. – Я не ваш сын. Меня зовут Константин Евсеев. И к вам я не имею никакого отношения. Если легче, можете сами додумать, чей я сын, у вас это хорошо получалось. Не ограничивайте свою фантазию, но оставьте ее при себе. Не донимайте мою мать! Я вас предупредил!

- Я могу многое объяснить. Нам надо просто успокоится и поговорить, - тихо проговаривает Амир.

- Успокоится говорите? – Костик закусывает нижнюю губу. Смотрит на Амира, а потом резко бьет его кулаком в челюсть. – Вот теперь я спокоен. Это так, маленький довод, что мою мать трогать нельзя. Она для вас просто лечащий врач вашего сына.

- Костя, - перед глазами его удар на повторе, снова и снова. Такого я не ожидала. – Не надо…

- Ты права, мам. Не хотел руки марать. Извини, - одаривает меня своей очаровательной улыбкой. – Я чего приходил, мне твоя помощь нужна, там щенков забрать надо, нелюди их выкинули, они маленькие совсем, без нас пропадут. Поедем? С этим, - пренебрежительный взгляд на Амира, который держится за свою челюсть, - Вроде закончили…

Глава 24

Амир

Больно, как же дико больно. Хочется завыть в голос от бессилия.

Удар у мальчугана хороший. Но мало мне врезал, надо было больше.

«С этим» я для него этот… даже не просто случайный прохожий, гораздо хуже.

Никто!

Ничто!

Когда он ворвался в кабинет, у меня уже чувства были оголены. Я обнажил их перед Миланой, хотел, чтобы видела меня уязвимым, таким как есть. Донести истину, что после того, как она исчезла из моей жизни, я варился в аду собственных поступков.

Говорил с ней про Таю, а потом вдруг понял, что, если сейчас не прикоснусь, не выживу. Она была нужнее кислорода, она была моим антидотом, от собственной отравы.

Она стояла такая прекрасная, неприступная. Моя царица-лебедь. Нет не моя…

Да и ее доля вины есть во всем этом. И я упрекал ее все эти годы. Упрекал, чтобы угомонить боль, искал себе оправдания. Я приписывал ей любовников, потому что мне проще, так легче. Только теперь мне кажется, что я далеко не все знаю.

Как хочу узнать правду, чтобы объяснила все. Но я этого недостоин в ее глазах.

Она била меня словами, очень метко, возвращала то, как я кромсал ее пятнадцать лет назад. Но тогда я намеренно причинял боль, старался ударить сильнее, примерялся.

Она же холодно изрекала правду… ничего не чувствует. Ее тело не откликалось. Мои прикосновения для нее значили меньше нуля.

А потом зашел пацан. Внутренности скрутило, кровь заледенела, колючие ледяные шипы раскурочивали вены, а потом лед сменился диким жжением. Огонь безжалостный, испепеляющий, добивал меня.

Парню на вид лет шестнадцать. Но по срокам тогда не сходится. Ему меньше. Я был первый у Миланы, это я знаю точно. Ребенок появился после меня или… или она все же была беременна тогда.

Но тогда это рушит все. То, во что верил, ту правду с которой жил.

Вглядываюсь в парня. На него больно смотреть. Глаза режет. И Костя меня не жалеет, весь в мать, каждое слово, ржавый гвоздь в сердце.

Или Милана сразу после меня, или он мой. Других вариантов нет. Но в груди, эта боль, ошеломляющая, сокрушающая, не дающая вздохнуть, она говорит – мой.

А имею ли я на него права?

Никаких.

Презрение в глазах парня. Заслуженное. Оправданное.

«Ребенок от бегемотихи! Нет! Увольте!» - это были мои слова. И сейчас они клеймят меня позором. Высветились огромными буквами на лбу. Тавро, как у бракованной скотины.

Костя смотрит на мать с обожанием. Они доверяют друг другу. А меня… для меня у них нет места.

Я должен узнать правду, мой это ребенок или нет?! Мне нужно быть уверенным на все сто.

А что потом?

Я ведь навсегда привязан к Тае. У меня Юрка, ради которого и топчу этот мир.

Только Юрка? У тебя два сына – бьет кувалдой в башке.

Два…

Старший Костя носит чужую фамилию и презирает меня.

А если он презирает за мой поступок тогда в парке, что бросил его мать. А отец действительно Евсеев? Ведь Милана могла познакомиться с профессором в институте, она поступила. Была расстроена, он воспользовался, она забеременела.

Версия выглядит логичной.

Но что-то внутри ее отторгает. Я обязан все перепроверить.

- Помощь нужна? Собак забрать? Я помогу, - вмешиваюсь в их разговор.

Синхронно оборачиваются ко мне. Пока я переваривал информацию, они между собой общались, словно меня тут нет. А сейчас удивляются, что я подал голос.

Унизительно… до одури. Таким жалким и раздавленным я никогда себя не чувствовал.

- А вас кто-то о помощи просил? – Костя выразительно показывает мне взглядом мое место.

- Я с радостью. Я люблю собак, - несу непонятно что.

Пытаюсь зацепиться за возможность побыть с ним дольше. Мне вдруг это стало жизненно необходимо. Пусть оскорбляет, пусть еще ударит, я заслужил. Но только пусть даст мне возможность узнать его…

Снова выстрел свинцом в сердце…

А если он мой… У меня ребенок от любимой женщины. То, о чем я втайне мечтал пятнадцать лет назад… оно было у меня в руках…

Мог ли я подумать, что буду без нее сдыхать?

Нет. Я думал отпустит. У меня вся жизнь впереди. Но жизнь ничто… если нет самого главного…

- Любите. Подальше от нас, - Костя отворачивается. – Мам,