Помимо ярких строчек текста перед глазами периодически появлялись какие-то шкалы и пиктограммы, вызывая приступы сильной мигрени. Видимо, настройка всё ещё шла, а пока мне требовалось больше информации об окружающем мире. Цель у меня проста, как инструкция к лому – выжить и вернуться к платформе. Но не с пустыми руками, а с диском Би. Местные могут сколько угодно разглагольствовать, что выхода отсюда нет, но те барельефы неспроста взялись в той пещере. Проход обязан быть двусторонним!

А уж там, на родной Земле, я в кое-то веки стану счастлив. Только взглянув на свою прежнюю жизнь со стороны у меня вышло понять, что со мной было не так. Я ныл и занимался самоедством, вместо того, чтобы самому менять не устраивающие меня вещи.

Но больше такой ошибки не повторится. Пузырь лопнул, и до меня дошли простые истины, лежащие на поверхности. Достаточно было разок окунуться в дерьмо, чтобы осознать всю прелесть чистоты.

С этими успокаивающими мыслями я вернулся к расспросам. Благо, грести что есть сил от нас не требовалось. За прошедшие часы лишь один раз пришлось серьёзно подналечь, упираясь ногами в соседнюю лавку, чтобы разминуться с торчащими из воды камнями. Толком их рассмотреть не вышло из-за крайне узкой щели в борту, но надзиратели выглядели очень напряжёнными, не стесняясь подгонять невольников ударами деревянных палок. Мне тоже пару раз досталось по спине, когда я пытался прикинуть ходовые возможности баржи.

Одно можно было сказать точно – на судне имелся движетель посерьёзнее двух десятков доходяг с вёслами. Даже если на противоположном борту сидит столько же, этого всё равно не достаточно. Длинна судна на поверку оказалась куда больше, чем я думал в начале. Не «Титаник», конечно, но всякого разного барахла сюда затрамбовали очень много. Мне иной раз даже слышалось нечто вроде звериного рыка откуда-то со стороны кормы. Поэтому я решил уточнить на этот счёт.

– Животные? – переспросил меня представитель загадочного Роя. – Конечно, они тут есть. Передвигаться по пустыне пешком слишком опасно. Да и груза мы на себе много не унесём. Там ведь ничего нет – ни еды, ни воды. Когда меня изгнали, я несколько дней бродил голодный, пока меня не спасли охотники на рабов.

– А ты точно уверен на счёт спасения?

– Я бы всё равно там умер, – грустно прострекотал гуманоид. – Здесь не так уж и плохо. Кормят, защищают…

– И заставляют плавать наперегонки с водными хищниками, – добавил я. – Многие твои коллеги так и не вернулись из сегодняшнего заплыва.

– Знаю. Ты сейчас сидишь не месте одного из них. Но они сами виноваты – работали слишком плохо, не слушались команд.

– Вот прямо все до единого?

– Наверное.

Даже в насквозь нечеловеческом голосе чувствовалась неуверенность. А вот я почти не сомневался в том, что для добычи мидий выбирали наименее ценных с точки зрения рабовладельцев. Больных, строптивых и слишком умных. Как бы мне самому в следующую продразвёрстку не загреметь…

– Так, а за что тебя изгнали из твоего улья?

– Не удержался… Съел часть урожая.

– Хм, насколько большую часть? – я скептически посмотрел на его впалый живот.

– Дело не в этом, просто он не предназначается рабочим. Таким, как я. Его употребляют только воины или принцы-трутни. Но он так вкусно пах…

– А, так ты у нас сладкоежка! Получается, в улье кастовая система, по типу пчёл и муравьёв?

Увы, но подобного термина гуманоид не знал, как и названия земных насекомых. Последних даже сам переводчик отказался конвертировать в местный диалект.

– Ладно, кто там самый главный?

– Королева, – моментально ответил любитель запрещённых продуктов.

– Так тебя она выгнала?

– Нет, ты что! Королева всего одна, а ульев – много.

– Получается, у вас трутни всем руководят, – окончательно определился я с устройством пирамиды власти. – Но раз ты у нас изгой, тебе положено имя.

– Наверное…

– Не определился ещё?

– Мне тяжело. Если выберу чужое имя, кто-то может обидеться. А других я не знаю. Может, Песок или Камень?

– Что за вздор! – отсёк я робкие предложения. – Предоставь это мне. Так-так… Сладкоежка по-вашему – это два слова, не совсем подходит. Если ты у нас каким-то образом относишься к насекомым, то как на счёт Кукарача? У нас так одного весёлого таракана звали.

– Красиво, но дли-и-ино, – протянул невольник. – Не запомнишь. Лучше буду просто «Ку-у». Да, мне нравится, спасибо!

Переводчик немедленно опознал этот огрызок имени, как «столб». И только опасения разбить себе нос браслетом не позволили мне исполнить фейспалм. А потом над приплюснутой головой гуманоида зажглись яркие символы дополненной реальности. Отныне мой напарник перестал быть безымянным.

– Вы это видите?! – обратился я к нашим соседям.

– Хех, походящее имечко, – хмыкнул один из невольников. – Как раз для тупого жука!

Мужики заливисто рассмеялись, но надзиратель резко прервал веселье и приказал снова подналечь. Минут пять мы все надрывались, хрен знает, ради чего, пока нам было позволено вернуться в прежний темп. Можно сказать, энергосберегающий, но мне с непривычки двигаться было очень тяжело. Спасибо напарнику, взвалившему на себя большую часть нагрузки. Хоть он и смотрелся худым сморчком, силы в нём было гораздо больше, чем у любого другого невольника.

Когда появилась возможность чуть перевести дух, я немедленно вернулся к изысканиям. Что-то мне подсказывало – чем быстрее разберусь с местными заморочками, тем проще мне будет выжить.

– Как ты это сделал? – я указал глазами на появившуюся надпись.

– Имя? Выбрал его.

– Где?

– Внутри себя. Как обычно.

Большего мне добиться не удалось. И даже остальные люди, к кому я приставал с тем же вопросом, лишь пожимали плечами. Мол, само как-то получается. Ты что, дурак?

Видимо, да. По всему выходило, что работа с вшитой через чёрную жидкость операционной системой происходила у аборигенов на интуитивном уровне. Как дыхание, к примеру. Никто ведь не задумывается, как ему дышать. Кроме рыбы, внезапно выброшенной на берег…

Но я ведь не тупой, и знаю куда больше их всех, вместе взятых. Так что пришлось действительно сосредоточиться на самом себе. А именно, на пресловутых шкалах, что иногда рябили на краю зрения. Поначалу мне удалось лишь добиться нового приступа мигрени, но тут на помощь моему измученному организму пришли женщины-рабыни, притащившие дневную пайку под чутким взором надзирателей. Кормёжка здесь по словам моего крестника случалась всего дважды в сутки, так что это мероприятие ни в коем случае не стоило пропускать.

Меню на рабской галере ожидаемо оказалось скудноватым. Неглубокая миска непонятного густого варева, напоминающего старые помои, и кусок зачерствевшей лепёшки. Ей можно было воспользоваться в качестве простенького столового прибора или же забить поглубже торчавшие из лавки гвозди. Большинство невольников предпочли третий вариант, трапезничая прямо голыми руками, а лепёшкой стачивали зубную эмаль.