Дядя Ней пожевал губу.

– Там много змей.

– Не видела ни одной – в последнее время. На что ещё я могла бы там наткнуться? – спросила я и, не знаю даже, кто дёрнул меня за язык, добавила: – На чью-нибудь милашку?

– Чушь! – ответил дядя Нейт, однако покраснел до корней волос и принялся ковырять землю носком ботинка. – Твоя тётя Джесси не одобрила бы этих твоих походов туда, вот и всё.

Моя реакция на его слова была довольно странной. Я едва не сказала: ну и что? Что было бы ужасно, ведь я не это имела в виду, верно? А потом я едва не сказала: неправда, она бы одобрила, потому что там красиво, а она любила деревья и цветы. Я внезапно ощутила себя такой маленькой и одинокой, как будто никто не понимал, что я делаю или почему это так важно для меня. Я же не могла ничего объяснить, потому что сама толком не знала, почему это для меня так важно.

Будучи не в состоянии ответить ему, я отвернулась и начала подниматься в гору.

– Тутл-и-а-да! – раздался позади меня трубный глас дяди Нейта.

Мгновенно, не задумываясь, я ответила:

– Пусть рота вскочит!

Ответила и мгновенно застыла на месте. До меня дошло, что он сказал. Дядя Нейт никому не говорил это самое «Тутл-и-а-да!», кроме тёти Джесси. Шагая по тропе, я все время думала о том, что машинально ответила ему: «Пусть рота вскочит!» Я произнесла эти слова тем же полным надежды и радости голосом, каким их всегда произносила тётя Джесси. Но что это значило: «Пусть рота вскочит!»? Кто его знает. Но то, как тётя Джесси произносила эти слова, означало следующее: «Давай! Живи! Не опускай рук!»

Почему, подумала я, когда тётя Джесси забралась в ящик комода, почему я не наклонилась к ней и не сказала:

– Пусть рота вскочит! Пусть рота вскочит!

Вдруг, скажи я ей эти слова, она бы вылезла из ящика и пустилась бы в пляс?

Перерезать колючую проволоку – дело нелёгкое, даже если у вас в руках пара крепких кусачек. Чего я только не делала: крутила, тянула, пинала, сыпала проклятиями. И в конце концов сумела-таки перерезать четыре участка двухрядной проволоки и подтянуть их к столбам. Разрушить чужой забор – этому нет прощения. Я чувствовала себя преступницей. Я выросла на ферме, и я знаю, сколько времени нужно, чтобы починить забор. Но в тот день я была, как разъярённый бык, которому подпалили хвост. Этот забор преграждал мне путь, и его следовало убрать.

Увы, как только я взялась расчищать землю, я не нашла под ней никаких камней – камней, которые, по идее, продолжали тропу под травой. Камни резко исчезали по эту сторону ограды и вновь появлялись на другом конце луга, уже за оградой. Похоже, кто-то расчистил этот участок земли от деревьев, чтобы получился луг, и при этом убрал отсюда все камни.

Я не знала, что мне делать. Я могла бы вырвать траву, и эта часть тропы стала бы просто голой землёй. Но тогда трава и сорняки быстро вернутся, и тропа вновь зарастёт. Я могла бы найти несколько камней и уложить их сама, но мне требовались большие сланцевые плитки, а единственное место, где их можно найти, – это берег ручья. Да и вообще, мне крупно повезёт, если я найду их в достаточном количестве. Затем я представила себе, как я более четырёх миль иду назад к ручью, а затем тащу оттуда камни – и так несколько раз. Да, не слишком практичная затея, она займёт уйму времени.

Я прошла вдоль ограды, которая тянулась вниз по склону вправо, чтобы посмотреть, нет ли поблизости фермы, но внизу простирался ещё один луг. Никаких признаков ни дома, ни даже сарая.

Я уже было повернула обратно, как вдруг на глаза мне с одной стороны попалась странная тёмная куча. Десятки сланцевых плит, выброшенных за ненадобностью и беспорядочно сваленных в кучу. Мне всё равно пришлось бы тащить их к тому месту, где я разрезала колючую проволоку, но, думаю, за пару дней я бы управилась.

Увы, расчищать высокую траву оказалось труднее, чем я себе представляла. Я решила вернуться домой и взять косу.

* * *

Бен ползал на коленях посреди своего огородика, ругая отросшие сорняки. Мой собственный участок являл собой печальное зрелище. Помидорные кустики, которые я на тяп-ляп закрепила на колышках, грустно клонились к земле под грузом тяжёлых зелёных помидоров. Сорняки росли гуще, чем ведьмины волосы. Высаженные по периметру огорода циннии имели жалкий вид: без регулярного полива сухие, увядшие головки безжизненно поникли под пялящим солнцем.

– На твоей грядке беспорядок, Зинни, – заявил Бен. – Ты должна с этим что-то сделать.

– Обязательно, – пообещала я.

– Тут был Джейк. Но это не я всё испортил, Зинни. Это Сэм.

– Что испортил?

– Сама увидишь.

На кухне Бонни, увидев меня, выпалила:

– Угадай, кто здесь был, и угадай, что случилось?

Сэм стоял у стола, накладывая в огромный горшок остатки вчерашней еды, чтобы сварить свой ежедневный «суп».

– Я не виноват, Зинни, – сказал он.

– В чём?

Сэм принялся яростно размешивать своё варево.

– Я толком не помню. Я не обращал внимания.

Тут вошла Гретхен и, увидев меня, остановилась.

– Здесь был Джейк. Он кое-что принёс для Мэй.

– А может, и нет, – возразила Бонни. – Может, и не для Мэй…

– Но ведь…

– Откуда ты знаешь?..

Сэм остервенело размешивал свой суп.

– Я тут ни при чём.

– Здесь был Джейк, – сказала Бонни, – и он что-то принёс, и Сэм был единственным, кто был рядом, поэтому он отдал эту вещь Сэму, но Сэм не помнит, кому Джейк велел её отдать.

– Я его плохо слушал, – захныкал Сэм.

– Мэй говорит, что это для неё, – сказала Гретхен.

– Не обязательно…

Я направилась к сараю с инструментами. Бонни увязалась за мной по пятам.

– Неужели тебе не интересно, что это было? – спросила она. – Разве тебе не любопытно? Вдруг это было для тебя?

Я остановилась.

– Хорошо. Что это было?

Бонни схватила мою руку.

– Лошадь.

Я бросилась вверх по склону к сараю, толкнула скрипучую деревянную дверь и застыла, вдыхая знакомый запах сена и навоза. Когда мои глаза привыкли к темноте, я прошла к стойлам, в надежде услышать фырканье нового животного.

Какой замечательный парень, этот Джейк, подумала я. Не Джейк, а подарок судьбы.

Увы, стойла были пусты. На пастбище лишь две наши коровы методично жевали траву. Я повернулась и осмотрела остальную часть фермы. Бонни взбиралась ко мне на холм, а внизу, в огородике, Бен ухаживал за своими бобами.