Когда он приехал в Москву, она их, конечно, с Димкой познакомила. Ужас как влюбилась она. В ушах – голос Арика, сердитый: «Нинка, пощади себя, что ты творишь? На хрена он тебе сдался? Он талантливый, но выпендрежник». Но что она могла-то? Разве тебя в этот момент спрашивают? Выпендрежник, конечно. И нарцисс. И вообще не то. И нельзя в нашем возрасте так не совпадать. «Нинка, уймись, это вопрос самостройки», – такой у него был трогательный дебильный билингвизм. Они с Димой тоже подружились; Диму было не так-то просто не полюбить. «Ар, вот ты чудик. Какой, на хрен, самостройки? Ты вообще влюблялся когда-то?» – «Да. В Тами. Очень. Сама знаешь». – «Ну?» – «Ну и всегда можно владеть собой». – «Иди к черту». Бухали вместе, дули, ржали до колик. Как-то раз Арику надо было рано вставать и идти на репетицию, а они пили всю ночь. С утра они погнали его умываться, и вроде бы он собрался и ушел. Они легли досыпать. Днем она со страшным похмельем встала и решила постирать изгвазданную скатерть и постельное белье. Сунула нос в стиралку, а Арик там, лежит, свернувшись клубочком, – дрыхнет. Она заорала от ужаса, Димка в соседней комнате проснулся и тоже заорал, а этот дурень гуттаперчевый открыл один глаз и сказал: «Чего изволите?» Они его чуть не убили тогда.

– Что вам известно про его деятельность?

– Арика?

– Да какого, к черту, Арика. Нина Викторовна, я вас прошу, давайте сосредоточимся. Очень кушать хочется. Грозовского Дмитрия Григорьевича. О его деятельности вам что известно?

– Вы не могли бы конкретнее? У него была разная деятельность. Он занимался стендапом, работал некоторое время на телеканале ТНТ.

– Нет, а вот позже? Вот эти их клубы? Вот эти сборища все?

На Димкины баттлы она почти никогда не ходила. Странная была штука: вообще ее это все не перло, но заряжало каким-то… черт-те чем… как ни сопротивляйся… на Димку лишний раз смотреть – какой он лихой, какой талантливый… Саша приехал в Москву снова, как медом ему было намазано. Она и говорила Диме: «Что ему тут, медом намазано?» Димка рехнулся окончательно, совсем. Они встречались, отдельно, без нее, потом он приходил к ней, что-то ей про него рассказывал; глаза у него были больные… совсем бешеные. И видеть стал совсем плохо.

– Ну а что сборища? Я мало туда ходила, пару раз буквально, из журналистского интереса. Хотела сделать репортаж. Очень быстро поняла, что никакого материала там нет.

– Вот так прямо и нет? Вы-то, с вашей тягой к современному искусству?

– Ох, я вас умоляю. К искусству это никакого отношения не имело абсолютно. Я же говорю: пришла, посмотрела, поняла, что материала нет.

– А вот лихо вы так градируете, где искусство, где нет. Вы ж вроде не из ретроградов, вы ж вроде такая прогрессивная – и тут такое небрежение. С чего бы?

Тут я зависаю. Что бы мне ему на это сказать? Как меня вообще занесло в этот кабинет с полировкой? Саша в очередной раз явился в Москву и все ему рассказал. Димка пришел к ней через день, молчал, пил. «Дим, зачем ты меня трахаешь сейчас? Ты что себе доказываешь?» – «Нин…» – нечего ему было ответить, он смущался. Это кому рассказать – он смущался. Фигасе, что с человеком творится. Он сказал: «Ок, давай я тебе все расскажу».

– Нина Викторовна!

– Да, простите, задумалась. Знаете, я все-таки не арт-критик, я журналист, и я оставляла за собой право просто судить по своим чувствам. Потом мне надо было что-то сказать главному редактору, как-то доказать, что тема достойна освещения. Таких аргументов у меня не было.

– И с главным редактором вашим…

– Бывшим.

– …Бывшим главным редактором тоже поговорим. То есть не понравилось вам?

– Нет.

– А вот как вы считаете, политические темы они там затрагивали?

– Да бог с вами, какие политические темы? Мат один и наезды друг на друга.

– А вот про нарушение границ? Границ естества? Вы как-то в начале разговора интересно задвинули. Каждое ваше словечко на вес золота.

– Ну и память у вас!

– Работа такая. Так что про это-то? Было там такое или нет?

– Вы знаете, может, и было. Наверное, было. Наверное, там талантливые люди были. Но я как-то всегда была абсолютно равнодушна. Мы же здесь не эмоции мои обсуждать будем?

И вот в какой-то момент они встретились все вместе. Она и так все понимала, но тут она увидела их рядом, ощутила этот жар между ними. Саша был сама галантность. Вот на фига они встретились в этом Оксфорде, Эл Эй, где они там встретились, – приехал бы Дима на пару месяцев раньше, и ничего бы этого не было. Они потом много вместе тусовались, но это была первая встреча вчетвером. Дима, Саша, она и Арик с ней пошел, он опять был тут на гастролях. И вот тогда начался этот разговор: Саша наезжал на Димку: «Эти ваши баттлы, это же такой долбаный олдскул! Это такое отставание!» – «Ну блин, Сань, а где у нас не отставание?» – «Да я тебе даже не про то… Ладно, баттлы – это не вчерашний, блин, это позавчерашний день. Но ты мне скажи, ну это ж ты у нас филолог, я у нас не филолог». – «Я бывший». – «Ну бывший, биг дил. Это ж панегирик наоборот. Ода, блин, на день восшествия… Не восхваляем, а мочим, а идея та же – тебе не видно, что ль?» – «Да-да… Кукушка буллит петуха, покуда мочит он петрушку… Ты мне что сейчас доказать хочешь?» – «Да ничего, просто этот ваш бойцовский протест так называемый…» – «Бойцовский флуд…» Тут все ржали. «Да вот именно что флуд… Задроты кросскультурные… На кого наезжаем-то? На воспитательницу в детском саду? За наше советское изнасилованное детство мстим? Не дождались перемен, значит, и пошли мочить друг друга?»

Димка слегка заторможенно, но как бы пытался возражать: «Этот твой психоанализ… В поисках утраченной трушности…» Тут уж они все не выдерживали и начинали издеваться: трушность, хайп – Дим, камон, ты всерьез будешь так говорить?

«Отстаньте на хер, пожалуйста, как говорю, так говорю. Вообще, знаешь, Сань… что-то, по ходу, в этом есть… это похоже на правду… про перемены… униженные, оскорбленные и сами не отдупляющие… в этом что-то есть…» Но вообще он мало говорил. Слушал-слушал, такой покорный, такой на себя не похожий, смотрел на него только. Арик от всего этого слегка ошалел. Они уже с Димкой дружили, обаяли друг друга по полной программе, спорили про все на свете, ругались, мирились, и тут вдруг – нате вам, подарочек. Саша. Нашли друг друга в фейсбуке. Нормально, да? Уже не соображая, как тут лучше, Арик двинулся Диме на защиту: «Нет, ну послушайте, а протест в каком виде вас устроит? Вы сами-то чего? Того? Протестуете? Левые не протестуют? Что-то странно как-то, не? Есть какое-то преодоление своих границ – для искусства, да и для общественного блага мне казалось, это биг дил, не?» Саша затягивался сигаретой: «Да какое это преодоление, гопота трусливая, Арик, вы их видели? Битва за респект… Хоть одну бы мысль, ну хоть половинку мысли… Наша позиция – у нас нет позиции. Постмодернизм они изобрели с колес, придурки. С колес… во всех смыслах. Вы их хоть слышали?» Смешно – они тогда еще были на «вы». «Я про Диму не говорю, я про тебя не говорю, Димка, мне жалко, что ты свой талант об них расхерачиваешь… занимался бы своим делом, это все тебе зачем? Ты большой артист».