отцу, ремесленнику-перчаточнику, а через 5 лет вынужден был жениться на слегка беременной двадцатишестилетней Анне, от которой в скором времени сбежал в Лондон, где случайно попал в актёрскую труппу. Ты помнишь, Ромен Гари сказал, что писатель – это вообще счастливое сочетание тех или иных данных и способностей. Писатель должен быть по возможности совершенен. Понимаешь, совершенен, как Гари, который говорил на восьми языках, был дипломатом, героем войны, рыцарем человечества. Его принимал в Белом Доме Джон Кеннеди, а в Елисейском дворце – Шарль де Голль, и ему было что сказать им, потому что он был не только гениальным, но и образованным человеком. В августе этого года я посетил дом в Стратфорде, где родился Шекспир. Внимательно осматривал каждый закуток, ища следы гениальности, но не нашёл. Даже письменного стола, или книжной полки, ни одной книги! Я продолжил поиски в доме его старшей дочери – Сюзанны. Бедняжка, она не умела ни читать, ни писать, но удачно вышла замуж за доктора. Так вот, в этом доме висели портреты выдающихся людей эпохи, но среди них не оказалось «знаменитого» родственника Шекспира.

Экскурсии, как в коммерческом театре, заканчивались всегда в сувенирной лавке, где портреты Шекспира можно было увидеть даже на переднике! Я уже не говорю о чайном салоне в доме Сюзанны, где пирожные Отелло душили своим низким качеством. Конечно, мои эмоции тебя вряд ли убедили. Но завещание и вырастающий за ним жлобский характер… подсчитано всё барахло в доме до чайной ложки, и ни слова о рукописях, о книгах, а в те времена они стоили очень дорого. Но это ещё не всё! Оказалось, что Шекспир занимался ростовщичеством! И тягал по судам беднягу соседа кузнеца, вовремя не сумевшего расплатиться. Ты же понимаешь, что черты характера автора, его осколки жизни всегда находят отражение в его произведениях. Поэтому, где Шекспир мог почерпнуть любовь к Италии и знание её, свой высокоразвитый литературный вкус, знание многих видов спорта и развлечений, доступных только аристократам, свою необыкновеннукю чувствительность и склонность к таинственности, знания музыки и любовь к ней, знания дипломатии и жизни наследных принцев?

– Ты хочешь сказать, что истинным автором мог быть только аристократ, высокообразованный, говорящий на многих языках – и это может быть граф Рэтленд и его супруга Елизавета, дочь великого английского поэта Сидни?

– Катенька, ты умница! Как приятно с тобой… он хотел закончить фразу словом «беседовать», но остановился, поняв, что оно лишнее.

– Андрюша, но я так уже привыкла к Шекспиру…

– Катёнок, надо привыкать ко мне, а не к бородатой легенде многовековой давности. Мне так захотелось войти в жар ливня Катиных волос, зарыться в них и забыть всё. Но внутренний голос отдавался стуком в висках: бежать, скорее бежать отсюда, найти силы встать с дивана и ехать на край света, чтобы не чувствовать этого тошнотворно тонкого запаха смерти.

– Катя, хочу показать тебе план перестройки нашей квартиры, ведь завтра начинается ремонт, но мы можем внести ещё кое-какие изменения. Она смущённо покраснела, хотела как-то запротестовать, но, посмотрев в мои глаза, не посмела, и я понял, что сегодня как пострадавшему мне дозволено всё, или почти что всё.

Мы ходили по квартире, не разнимая рук, и я рассказывал и показывал, какие я передвину стены, обсуждал цвет паркета, но думал совсем о другом. Вдруг она робко произнесла:

– Андрюша, балясины, я хочу деревянные балясины на террасе.

Я совершенно не знал, что это такое, но глядя на её вишнёвые губы, выговаривающие медленно «ба-ля-си-ны», я представлял себе что-то ужасно эротичное.

– Конечно, балясины, Катенька. Как же можно жить без балясин? И начал бестолково целовать её куда попало, стремясь своими жадными поцелуями завоевать как можно больше этого дурманящего, нежнее нежности пространства шеи, груди, губ…

– Андрюшенька, я не сырник, меня не надо есть, – сказала она, смеясь и вздрагивая.

– Балясины – это совсем другое, это balustre. И если мы решились ехать в Барселону, собирайся, мы должны быть там обязательно на рассвете.

– Почему?

– Обещание… Ведь обещание даётся только на рассвете…

Её глаза излучали любовь, и я понял, что путь будет трудным, на пределе сил, ведь вместо светофоров я буду видеть только её глаза.

– Катёнок, я готов!

– Ты что, ничего не берешь с собой?

– В Барселоне все есть.

Она улыбнулась, взяла свою маленькую изящную сумочку и сказала весело:

– Это впервые я буду так странствовать, налегке.

Мне же показалось наоборот, что я так нагружен, что моё тело лопалось по швам от любви. Все-таки Гари прав, утверждая, что настанет день, когда любовь признают самым главным чувством.

– Андрей, а что это за дивное дерево растёт у вас на террасе?

– У нас на террасе, Катя, растёт церетония, по-русски – рожковое дерево. Его чувствительность так велика, что мгновенно вырастают рожки, если ты мне изменишь.

– André, надо стараться изменить мир, – ледяным голосом обрубила она мою шутку. В эту минуту она была такая красивая, такая смелая и пугающе жестокая.

– Катя, я всё сделаю, чтобы изменить… – я больше не мог произнести ни слова, приступ дикого смеха душил меня. Я наклонил голову, стараясь сдержаться, но какие-то стоны всё-таки вырывались из моей груди. Она, ничего не поняв, испуганно начала ласкать меня, приговаривая:

– Андрюша, всё будет хорошо…

– Как восхитительно жить и так любопытно знать, что же будет дальше, – подумал я, почти мурлыкая от Катиной ласки.

– Катя, я не могу понять, почему ОН застрелился?

Она вдруг странно посмотрела на меня и сказала:

– Если радуга держится долго на небе, мы перестаём на неё смотреть.

– Не понял…

– Это трагический вопрос без ответа. Понимаешь, у Гари другой темперамент, чем, например, у Бродского, который написал: «Здравствуй, моё старение! – и поставил восклицательный знак. А что люди вообще делают в жизни? Стареют. А он так не мог, он должен был гореть! И светить нам. Невозможно представить Ромена Гари старичком с выцветшими глазами. Ведь он герой!

– Я согласен с тобой, сказал я вполне серьёзно. Внезапно мне захотелось слиться с ней далеко за пределами тела, где-то там, в Вечности.

Мы вышли в тихую свежую ночь.

– Катя, улыбайся, на нас смотрят!

– Кто же? – удивлённо спросила она.

Перед нами была пустынная улица, освещенная фонарями и звёздами. Только где-то вдали маячил габаритный полицейский на велосипеде.

– На нас смотрят звёзды. Они сегодня ошалели и вот-вот упадут.

Полицейский, приблизившись, резко затормозил, увидев бледного растрёпанного Андрея, участливо спросил:

– Вам плохо? Что-то случилось?

– Да. Меня ограбили.

– Кто же? – наивно спросил флик.

– Вот эта девушка. Она украла моё сердце.

Блюститель