в себя около 14 подлодок, его железобетонный потолок достигал десяти метров (они стоят и поныне). Самолёты союзников совершали безуспешные налёты, но «гаражи» надёжно прикрывались десятками зенитных батарей, разбросанных по всему побережью. Алекс и Мишель в качестве шофёров грузовиков, развозящих стройматериалы, наносили на путевые карты условными значками места всех военных укреплений и передавали через подпольщиков в центр.

Однажды Мишель показал Александру маленький листок «Либерасьон»:

«Французы! Когда в эти дни тайком приникнув к Вашим радиоприёмникам, Вы услышите скупые слова: «Сталинград всё ещё держится!» – вдумайтесь: сколько в них кроется героизма, страдания и надежды!..»

Эти слова ещё больше придавали смелости и энтузиазма молодым сопротивленцам.

В роковой февральский день 1943 года Алекс был арестован, при нём была карта с отмеченными военными объектами. Его били и допрашивали, допрашивали и били. Ничего не добившись, военный трибунал приговорил Агафонова к расстрелу за шпионаж. Когда из суда его повезли обратно в тюрьму, Мишель с друзьями, перебив охрану, освободил своего друга с переломанной ногой. Некоторое время пришлось скрываться в замечательной греческой многодетной семье, подвергая их смертельному риску, т. к. листовки с фото Агафонова были расклеены повсюду: «Разыскивается опасный преступник…». Адрес этой героической семьи Алекс запомнил на всю жизнь…

С большим риском подпольщики переправили Агафонова в Париж в немецкой форме. В маленькой гостинице «Midi» его радушно встретил хозяин с пышными усами итальянец Энрико, в его очаровательную дочь-певунью Алекс давно уже был влюблён. Её звали Раймонда, но все называли её Ренэ. Ренэ с энтузиазмом принялась за перевоплощение внешности Алекса: с помощью ножниц изменила причёску, брови, сделала усики – и пожалуйста: новый человек с новыми документами: Александр Качурин – французский гражданин русского происхождения, снова готов продолжать борьбу…

…В воскресенье вся наша семья с нетерпением ждала встречи с Александром Михайловичем Агафоновым. Я даже пригласила мою милую подругу Танечку с гитарой, чтобы порадовать нашего гостя украинскими песнями. Он вошёл, улыбаясь, с цветами и обнял нас всех своими синими глазами. Увидев гитару, запел:

О, Бухенвальд, тебя я не забуду,

Ты стал моей судьбой!

Тебя всегда я помнить буду,

Если вернусь домой…

– Вы пели этот марш узников Бухенвальда… там? – спросила Таня, смущаясь.

– Конечно там, ещё и играть там научился… на зубах…

Он взял карандаш и ловко отстучал этот же марш на зубах, а потом виртуозно исполнил какую-то весёлую мелодию и с улыбкой сказал:

Я от бабушки ушёл,

Я из плена ушёл,

Я из Гестапо ушёл,

А в Бухенвальде пришлось побывать аж 2 раза!

Там я познакомился с одним немецким антифашистом-астрологом, конечно, я не очень-то верил в гороскоп, но он мне предсказал, что я буду жить долго, как Кащик Невмираний (Кощей Бессмертный) и вот я пред Вами…

Александр Михайлович умел самые драматические периоды своей жизни превратить в шутку. Какой он оптимист, жизнелюб, у него явная аллергия на смерть. Как он наслаждается, смакует жизнь, он пьёт чай, как коньяк, он так радуется всему и улыбается всем…

– Александр Михайлович, а как Вы попали в тюрьму «Френ»? – спросила Таня.

– Я навсегда запомнил этот день, вернее утро, т. к. это было в 5 часов утра 6 июля 1943 года. По приказу Центра я должен был уехать в Безансон 5 июля вечером. В подполье чувствовали грозящую опасность, т. к. последовала серия арестов, и Мишель настойчиво повторил приказ покинуть Париж вечером. Но Ренэ, милая любимая Ренэ, со слезами на глазах умоляла: «Дай мне надышаться тобой, может быть это наша последняя ночь…». И, конечно, я остался… А утром меня арестовали, аж 16 человек с пистолетами ввалились в нашу комнатку, до сих пор ума не приложу, как они вместились. Обыск, наручники, всё это меня здорово развеселило, неужели для меня одного такая честь? Аж целый квартал оцепили! На глазах у всех долгим поцелуем (пусть позавидуют!) я попрощался с Ренэ. (Её с отцом тоже арестовали, но через некоторое время отпустили.)

Меня бросили в какую-то тюрьму, в одиночную камеру. В одиночках живут звуками, прислушиваюсь: странный стук – три лёгких удара и один сильный, так это же – три точки, тире. Позывные нашего радиста. Вот и пригодилась мне азбука Морзе. Перестукиваясь, узнал, что это «знаменитая» тюрьма Френ. Радист мне пожелал хладнокровия, выдержки и удачи.

Допрос гестаповец вёл по уже знакомой мне схеме: начинался вопрос тихим вкрадчивым голосом, затем он накаляется, постепенно повышая голос, переходя на истерические крики и заканчивая ударами в челюсть. Через несколько допросов сценарий изменился. Тюремная морзянка сообщила, что Гестапо обратилось за помощью к французской контрразведке, поэтому стало известно, что документы фальшивые. Начались пытки, допросы и пытки. Требовали назвать себя. В тюрьме товарищи постоянно подбадривали, просили держаться как можно дольше: арестована только одна ветвь подполья, нужно время, чтобы обезопасить других, дать им возможность замести следы, и я держался. Они меня жгли огнём, били линейкой и плёткой, сжимали голову удавкой, пилили предплечья расчёсками, кололи иглами… И я думал, что больнее и страшнее уже ничего не придумать. Но вот они приказали мне раздеться догола и повели куда-то во мрак, всё ниже и ниже… Морозильник! Бетонный пол, как лёд… Тепло медленно уходило из меня… Очнулся я уже в другой камере, где царил тон дружбы и взаимоподдержки. Трое заключенных хлопотали надо мной, растирали, массировали, потом накрыли всеми одеялами. Кто-то сказал: «Он весь седой», а мне было всего лишь 23 года!

Из тюрьмы Френ меня вместе с другими заключенными отправили на поезде в концлагерь. В дороге была предпринята неудачная попытка к бегству и в результате жёстокое избиение фашистами. На место мы прибыли 29 января 1944 года, нас встретили словами: «Приветствуем вас с прибытием в концлагерь Бухенвальд! Отныне забудьте, что вы люди! Вы только заключенные». Мне был выдан «инвентарный номер» 44445, так мы стали номерами. В эсесовскую канцелярию была передана моя карточка с двумя латинскими буквами «NN» – «Nacht und Nebel» (мрак и туман) и со штампом «подлежит исчезновению».

Я, как всегда, думал только о побеге, но после расспросов понял, что каждая попытка к бегству заканчивалась автоматной или пулемётной очередью или смертельным поражением током. Фашисты говорили, что путь к свободе лежит через крематорий: «огонь, дым, воздух, небо и свобода».

Кроме номера мне выдали красный треугольник-винкель. Раньше внутрилагерная администрация состояла из зелёных винкелей, т. е. уголовников, сделавших жизнь в лагере невыносимой. Но в мою бытность лагерем управляли уже красные винкели