В груди Султана шевельнулась ревность (почему не он автор этого неповторимого броска, почему эта сомнительная слава досталась его товарищу), и он обломал кайф Батыру.

– Надо посмотреть, нет ли на нем татуировок. Ведь по ним его могут опознать.

– А если они есть?

– Если есть, – ответил Султан с раздражением, – то мы будем срывать с него кожу зубами.

Труп висел удобно, как пиджак на плечиках. Не то, что на земле, где его пришлось бы переворачивать с боку на бок. Лишь бы он не соскользнул со штыря, понадеялся Султан. И еще пожалел о том, что они не смогли сделать этого раньше, когда переодевали Данченкова. Но тогда он был жив и они торопились. А сейчас им торопиться было некуда. Они отдавали себе отчет в том, что совершали преступление – но только перед семьей, перед отцом Мухаммедом...

Ни на груди, ни на руках и ногах они не обнаружили ни одной наколки. Султан во второй раз осмотрел его правую руку, стерев с нее грязь; ему почему-то казалось, что он пропустил незаметную букву «В» между большим и указательным пальцами. Но ничего подобного не обнаружил. К особым приметам относились и родинки, и шрамы. Им не пришлось искать их на теле убитого. Наоборот, им предстояло оставить особую примету – ради очистки совести, в конце концов.

Султан дотронулся до кончика своего носа, суеверно прикусив язык, и сказал Батыру, который в это время прикуривал сигарету; здесь не было ни ветерка, но Батыр прикрыл пламя зажигалки ладонями, как если бы над ними проносился смерч:

– У Кознова на носу был шрам в виде крестика.

– Это легко устроить.

Батыр затянулся сигаретой раз, другой, поднял с пола пруток и его рваным торцом прижал к носу покойника, как будто выжигал клеймо на теле животного. Сильно надавив, он ослабил давление, повернул пруток и повторил операцию, итогом которой стал пусть не крестик, но очень похожий на него знак. По сути дела получился красноватый рубец. Их устраивало то, что он никогда не заживет, останется ровно таким, каким они его и видели в эту минуту, – хотя бы первые два-три дня. Может быть, он изменит цвет, только отметиной быть не перестанет.

– Надо вытащить его отсюда, – предложил Султан. И снова прикусил язык. Их (он имел в виду клан, возглавляемый его отцом) устраивала более или менее естественная смерть Кознова, что не подразумевало фальсификаций любого рода, – смерть ненасильственная, и в этом плане они максимально упрощали работу судмедэксперта.

Султан поддержал труп за ноги, пока Батыр снимал его со штыря, и провозился он не меньше минуты. У Султана даже ноги затекли.

Султан отпустил его. Батыр, напротив, взял труп за руки и выволок из трансформаторной будки. Протащив еще пару десятков метров, отпустил его руки. К утру подморозит, подумал Султан, глянув в ночное небо, и труп закоченеет. А что будет с ним, когда он оттает, одному Богу известно.

Они в последний раз склонились над ним. Следы побоев на его лице бросались в глаза в последнюю очередь. Поражала воображение опухоль на его лице. То сказались последствия смертельной травмы. Как будто штырь, на который насадилась его голова, был полым и присоединен к работающему компрессору.

Он был неузнаваем. Если бы Султану сказали, что это Валерий Кознов, он бы поверил. Как поверила бы в это его родная мать. В общем и целом они своей работой остались довольны.

Они покинули станцию через ворота, скрип которых напомнил Султану надтреснутый голос Батыра, сели в машину и поехали в город.

Василий Исаков жил на окраине города, в трехкомнатной квартире, купленной на деньги клана. Это был своего рода кооператив. Два года работы на интересы клана, и с Исакова этот долг будет списан. Что дальше? Дальнейшее зависело от аппетитов двадцатисемилетнего медэксперта. У него были «Жигули», но многие знали, что он мечтает спуститься с этих гор прямо к «Волге».

На часах было половина четвертого утра. Исаков, спросив «кто там?», тотчас открыл дверь, показалось, что без рук, одним магическим действием простого вопроса. Он смотрел на Султана и чистил глаза согнутым пальцем. Султан сказал то, что думал:

– Бросай ковыряться в глазах. Пальцы сломаю. Ты посторонишься или нам через тебя перешагнуть?

Исаков сказал «ага» и посторонился.

– Ты один? – спросил Батыр, входя последним и закрывая дверь.

– Я боюсь оставаться ночью один, – отвесил хозяин шутку.

– Да или нет?

– Подруга в спальне.

– Спит?

– Ну... если бы она была на кухне, готовила бы.

– Буди и – в шею, – распорядился Батыр.

Они прошли на кухню. Через пять минут Исаков (он выгнал подругу оперативно, гостям даже не пришлось ждать) составил нам компанию.

– Ты сегодня дежуришь в управлении?

– Да, – подтвердил он, склонившись над раковиной и плеская водой в лицо.

– Наверное, ты и поедешь со следственной группой...

– Куда? – перебил Исаков, вытирая лицо полотенцем, и голос его прозвучал приглушенно.

– На электростанции мы оставили труп парня. Оставили в таком виде, который... отвечал нашим планам, – с небольшой задержкой продолжил Султан. – Твое дело – написать в заключении естественную причину смерти.

– А что, ранения серьезные?

– У него дырка в черепе.

– А пуля?

– Что пуля?

– Пуля в голове?

– У тебя в голове пуля. – Гости переглянулись и рассмеялись. – Он ударился головой о стену, а из стены арматура торчала.

– Ясно...

– Неважно, какие побои он получил. Главное, чтобы в этом деле не фигурировали термины «убийство» или «насильственная смерть». Мы к тебе обращаемся потому, что... специфика этого дела... не должна... требовать вмешательства... высшего милицейского звена.

– Ух ты! – рискованно прокомментировал Султана Батыр.

Тот ожег его взглядом. И потребовал:

– Встань.

Тот беспрекословно подчинился.

Султан поставил его стул позади и чуть сбоку от своего.

– Теперь садись.

Он кивнул с полуулыбкой.

Речь шла о подлоге. Об этом знали только Султан и Батыр. Они не могли «взять в долю» даже Исакова, мать которого двадцать семь лет и девять месяцев назад согрешила с ногайцем из кочевого аула, и готовый продукт оказался похож на приграничный столб, разделяющий Европу и Азию. В остальном же действия Султана и Батыра, включая визит к Василию Исакову, играли на руку клану.

– Налей нам выпить.

Хозяин открыл бутылку домашнего вишневого вина. Султану оно понравилось и напомнило фирменное венгерское полусладкое. Он выпил два стакана. Батыр лишь пригубил напиток, бросив под нос: «Не люблю сладкого».

Они вышли на улицу. Торопиться с докладом к отцу означало поднять его с постели. Мухаммед вставал в половине восьмого – в восемь, потом завтракал, приводил себя в порядок. Султан и Батыр договорились встретиться в резиденции Мухаммеда в половине десятого.