Всадники в молчании неслись по дороге. Вот и палаты боярина скоро. Кони бесовские даже не запыхались.

Чудные кони, удивлялись конюхи, не потеют, глаза у них какие-то не приведи господи. И в конюшню их заведешь, так другие лошади сразу волноваться начинают, копытами бью, ржут. Нечисто, видать здесь дело. Но кто ж против всесильного боярина пойдет. Да и что сказать можно? Что конь после скачки не вспотел, не запыхался. Лучше молчать, да таиться, супротив силы не выступать. Плеть обухом не перешибешь, вот и весь сказ.

Мрачные всадники въехали в богатое боярское подворье. Из теплой конюшни к ним тут же выбежал конюх и его помощники. Сначала помог хозяину слезть с седла, а потом вопросительно уставился на него, ожидая приказаний, что дальше делать.

Никто из слуг никогда не осмеливался смотреть Воротынскому прямо в глаза. Всегда старались смотреть мимо, чтобы не встречать этот странный холодный недобрый взгляд.

— Мою лошадь и боярина Бардина отведи в конюшню, вытри, накорми, но сперва поводи — пусть отдышатся, да остынут. А других коней прямо здесь привязать следует. Они ничего не боятся, ни мороза, ни снега, ни таких воров и бестолочей, как вы. Чего стоите, рот раззявили. Пошли, пошли, лодыри, лежебоки.

— Ишь, злой какой, никогда слова доброго не скажет, — проворчал молодой конюший.

Спутники боярина не стали дожидаться помощи слуг. Они скользящим движением спустились на землю и последовали за Воротынским.

В большой зале уже собралось человек двадцать. Они разом прекратили разговоры и повернули головы в сторону вошедших.

Возглавлял процессию сам хозяин. Рядом с ним шествовал боярин Василий Бардин, — был он высок ростом, с нездоровым румянцем на лице и детскими пухлыми губами.

Чуть поодаль поспешал за ними сын мелкого князя — Григорий Хурбин. Красавцем его никто бы не назвал. Князек косил на правый глаз и был богат на бородавки огромных размеров.

Разрумянившиеся с мороза, они представляли собой разительный контраст со своими спутниками. Их было семеро. Пятеро были как-то все на одно лицо. Не то, чтобы совсем близнецы, что-то очень похожее на партию серых, старых, хорошо застиранных носков. Не одинаковые, но сильно друг на друга похожие.

— С хорошими новостями или нет? — задал вопрос высокий костлявый старик, кутающийся в меховую накидку.

Хотя Никифоров стоял совсем рядом с горящими в очаге углями, он все кутался и даже, казалось, дрожал от холода.

— Скоро все сами узнаете, — хитро играя глазами, ответил Воротынский. — Немножечко терпения. Давайте господа хорошие, подождем, отдыхайте, не долго уже ждать.

— Говорят, — не унимался старец, — что новый царь уж больно своенравный. Ногой топнет, так все должны его слушать. Возражений не терпит, с холопами якшается. Ну и времена наступили.

Когда он закончил последнюю фразу, то оказался в полном одиночестве. Его историю о том, как все было, в далекие дни его молодости, все знали чуть ли не наизусть. Сейчас же всем было куда интересней познакомиться с пятью незнакомцами.

Воротынский, Бардин и Кубин — то были свои. Люди. А другие пятеро — нелюди. Какие они и что заставило прийти на помощь боярам в их нелегком противостоянии с новым царем.

В это время к хозяину неслышно подошел ключник и смиренно склонив голову принялся о чем-то докладывать. Воротынский слушал доклад, видно ему все нравилось в отчете, лишь в конце он поморщился и коротко бросил — «будем ждать». В это время к нему подошел высокий широкоплечий мужчина в богатом наряде. Несмотря на атлетическое сложение, лицо у него было нездорового, синюшного цвета. И ходил он странно, казалось, что он не ступает, а скользит по полу. Причем старцу у камина не раз казалось, что незнакомец может вообще обходиться без пола.

Никифоров впервые присутствовал на подобном сборище. Он не мог похвастать наследниками, но богатство за жизнь скопил немалое. Золото и драгоценности, роскошные одежды и ценная утварь, да разве все перечислишь, что было припрятано у богача.

Кубин, его сосед, рассказал, что бояре готовят протест против действий нового царя. Выступать против царя — дело неслыханное по дерзости. Но царь, как многие считают, не настоящий. В конце концов, любопытство взяло верх и Никифоров приехал посмотреть, что затевает боярская молодежь.

К своему удивлению, старец, кроме потомственных бояр, встретил у Воротынского много незнакомых лиц. Странные какие-то они были, лица у многих такие будто бы их через неделю после погребения выкопали, в роскошные одежды нарядили, да пустили гулять по белу свету.

Уж что там втолковывал незнакомец хозяину, только он как-то быстро спохватился, позвал ключника и велел подавать на стол. Все веселее глядеть стали. За столом расселись, угощения ждут. А разговор все вокруг нового царя вертится, каждый норовит о своем сказать, никто никого не слушает.

Тут двери растворились и заспешили слуги с подносами, на которых чего только не поставлено. Хозяин расстарался, были тут рябчики, баранина соленая и печеная, язык, лосина, зайчатина в латках и соленая, куры жареные, жаворонки, потрошки, свинина, ветчина, караси.

Не забыли и о рыбе. Слуги принесли леща на пару, лососину, белорыбицу, осетрину, спинки стерляжьи, белужину, лещей на пару, уху с шафраном, уху из окуней, из плотиц, из лещей, из карасей. А также белорыбица свежая, стерлядь свежая, осетрина свежая, щучьи головы с чесноком.

Тут уж гостям стало не до разговоров. Дружно заработали челюсти, кто посмотрел бы со стороны, так решил бы, что гости специально целую неделю не ели, голодали, чтоб вдоволь набить желудок у Воротынского.

Ели гости много, обильно запивали вкусными напитками, которых также принесли в изобилии. Были здесь и мед, и квас, и пиво. Никто не остался голодным. Но вот уже и насытились гости дорогие, и сверх поели и запили. А когда совсем уж больше есть не могли, опять завели разговоры о том, что так волновало.

За обильной трапезой кто не замечал, кто не хотел замечать, а кто и был посвящен во все дела хозяина, только дивно стало Никифорову глядеть на некоторых незнакомцев. Они и есть не ели, и не пили, только по сторонам все зыркали. Глазами какими-то бесовскими.

«Зря поддался я на уговоры, — подумал старик, — чего сюда приперся, сидел бы сейчас дома, отужинал бы, да ко сну уже готовился. Уходить надо, быть беде, чует мое сердце». Странным еще ему показалось, что когда он подходил к некоторым гостям, то они от него отскакивали, как черт от ладана.

Быстрые, хорошо вышколенные слуги скорехонько навели порядок. В комнате пригасли свечи, а потом разгорелись с новой силой. В комнате стало светло как в самый яркий солнечный день. Все немного оробели, стали держаться поближе друг к дружке. Все да не все. Незнакомые бояре стали будто ростом выше, размером больше. Глаза еще сильнее загорелись.

«Неужто не успел? — с тоской подумал Никифоров, — прямо на бесовский шабаш угораздило меня попасть».

Стена с входной дверью медленно растаяла, за ней все увидели огромную лестницу, по которой спускался высокий чародей.