Кстати, слово «спасти» Дневному Свету крайне не нравилось.

«Грозовая птица» затряслась еще сильнее, когда челнок вошел в радиоактивный слой атмосферы. Сквозь крохотные, почти полностью закрытые жалюзи иллюминаторы кабины были видны языки пламени. Они переливались синими, лиловыми и зелеными тонами, точно испарения некоего опасного газа, сгорающего в лабораторной пробирке. На мгновение Дневному Свету показалось, будто они угодили в нечто вроде варпа, в демоническую бурю. В кулуарах перешептывались, что к проблемам на Ардамантуа причастна незримая рука Хаоса, подозрительно долго не выходившего на сцену галактического театра.

Но нет, это было не лжепламя и не порча варпа — просто проявление геомагнитных сил, аура из заряженных частиц, мчащихся по охваченной безумием стратосфере.

— Есть признаки других кораблей? — спросил Дневной Свет.

— Никак нет, — отозвался техноадепт.

Очередная надежда потерпела крах. Где-то рядом должна была находиться флотилия — лучшая и большая часть кораблей Имперских Кулаков… если только ее уже не успели серьезно потрепать или вовсе уничтожить. Но где именно? Она могла быть прямо у них под носом, скрытая всем этим безобразием.

Чем ниже спускался челнок, тем сильнее становилась турбулентность. «Грозовая птица» тряслась, точно систр в руках фанатика на церковной церемонии. На панелях, окружавших пилота, вспыхнули цепочки красных огней. Летчик проворно и с ледяным спокойствием отнял затянутую в черную кожаную перчатку руку от штурвала и заглушил тревогу.

Дневной Свет бегло просматривал скудные и далекие от совершенства данные по поверхности, наконец-то полученные со сканеров, после того как челнок вошел в плотные слои атмосферы. В качестве предварительной цели была выбрана дислокация гнезда-пузыря, основанием для чего послужило тактическое допущение: это был район, откуда последний раз выходили на связь другие Имперские Кулаки. Но разглядеть строение ксеносов не удавалось, да и окружающий ландшафт мало напоминал тот, что был когда-то нанесен на топографические карты географами-исследователями, сопровождавшими изначально прибывшие сюда войска.

— Может, дело в банальном невезении? — спросил Заратустра.

Дневной Свет оглянулся и посмотрел на стенного брата, пристегнутого рядом. Боевая пика Заратустры была подвешена, точно гарпун, на оружейной стоике над его увенчанной жутким шлемом головой. Он был старше всех прочих братьев стен и с наибольшей среди них неохотой согласился нарушить традиции и покинуть Дворец.

— Невезение? — отозвался Дневной Свет.

Он отметил, что Заратустра предпочел для общения прямую, скрытную связь со шлема на шлем. На одном корабле с ними находились и другие братья, не упоминая о сорока носящих защищающую от местных погодных условий броню штурмовиках из Семнадцатого асмодейского полка Астра Милитарум. Лучшие гвардейцы Хета и их командир майор Ниман. Эти бойцы были настолько хороши и надежны, насколько в принципе могут быть не получавшие улучшений люди, и все же не хотелось, чтобы кто-нибудь из них услышал, как кто-то из Адептус Астартес проявляет беспокойство во время этого спуска в самую пучину ада. Сквозь затемненные и слегка запотевшие от дыхания забрала шлемов Дневной Свет видел бледные, изможденные лица, нервозно подергивавшиеся, когда «Грозовую птицу» в очередной раз встряхивало или швыряло в сторону.

— Порой даже хорошим парням не везет, — сказал Заратустра, чей голос дрожал и прерывался из-за помех, влиявших на связь даже на столь близкой дистанции. — Иногда побеждают силы света, а иногда верх берет тьма. А порой, как учит нас история, в их конфликт вмешивается сама судьба.

Он повернулся, и его ничего не выражающее забрало посмотрело прямо на Дневного Света. Идеально отполированную поверхность шлема пересекала вставка из грубого металла — «шрам», оставленный клинком одного из Сынов Хоруса во время боя за Стену Заратустры. Такие «раны», полученные во время Ереси, никогда не заделывались полностью, хотя брат, оказавшийся в этих доспехах в момент удара, уже никогда и не наденет их вновь.

— Вспомни, как Отморозок и его стена сражались в Сиротливых горах, — произнес Заратустра. — Они в полном блеске своей славы громили в пух и прах эльдарских рейдеров. А затем вспышка сверхновой прикончила и парней Отморозка, и остатки ксеносов. Победители и побежденные оказались уравнены по прихоти равнодушного космоса.

— Поговаривают, что это эльдарские корсары привели в действие звездную бомбу, чтобы сделать нашу победу пирровой, — заметил Дневной Свет.

— Поговаривают… поговаривают… Умеешь байку испортить, — проворчал Заратустра. — И все же ты меня прекрасно понимаешь. Порой ты убиваешь врага, а иногда он тебя, а бывает и так, что Вселенная кончает с вами обоими. Против ксеноморфов, этих хромов, были брошены достаточно серьезные силы, и Мирхен должен был просто вытереть о них ноги, напоив землю их кровью… ну или что там у них…

Линзы шлема у Заратустры были непроницаемыми, молочно-белого цвета, подсвеченными зеленым изнутри, но Дневной Свет ощущал на себе тяжесть напряженного взгляда старого товарища.

— Когда гибнет планета… будь то связано со вспышкой на солнце, гравитационной аномалией, тахионным всплеском… чем угодно… тогда нет разницы, кто побеждает. Все заканчивается вот такой вот неразберихой.

Дневной Свет вновь поднял взгляд к экрану. До того всякий раз, как он видел столь печальные показатели, говорившие, что планета катастрофически пострадала так же, как Ардамантуа, ее рекомендовалось избегать. Шестью неделями раньше самые сливки ордена, большая часть его воинов, все оборонительные войска спустились на поверхность, закрепились и пошли в решительное наступление, чтобы выжечь последние остатки пусть и многочисленного, но слишком слабого врага.

— Предлагаешь развернуться и записать парней в потери? — спросил Дневной Свет.

— Разумеется нет.

— Тогда о чем ты?

— О том, что надо готовиться к худшему, — ответил Заратустра. — Если этот комок грязи взбунтовался, а затем погиб прямо под стопами магистра Мирхена и наших братьев, тогда…

— Тогда мы закатим по ним такие роскошные поминки, каких не было, даже когда мы провожали в последний путь своего примарха-прародителя, — спокойно сказал Дневной Свет.

— Это была бы худшая потеря, какую только можно себе представить, — согласился Заратустра, — для Имперских Кулаков, бойцов старого Седьмого легиона, величайших из всех Адептус Астартес и самых преданных защитников Терры. Чтобы наши ряды сократились всего лишь… до пятидесяти стенных братьев, прикрепленных ко Дворцу? Представить, что нас осталось лишь пять процентов, одна двадцатая часть… Как мы оправимся от такой трагедии?

На это Дневной Свет ответить не мог. Заратустра был прав. О подобном и подумать было страшно. Даже столь самоотверженные, специально измененные воины, в любой миг готовые сложить головы на службе Империуму, боялись представить себе, что погибнут все разом. Уже одна только потеря генного семени казалась кощунством. Сумеют ли они оправиться, если даже обратятся к орденам-наследникам за поддержкой и жизненно необходимым материалом? Никогда еще в истории Империума, даже во времена Ереси, не погибал целиком орден Первого основания.