– Ладно, потом отработаешь, – слышит он ответ.

Карточный долг – святое. Бородин становится фактически рабом… Обычный день середины восьмидесятых в элитном отделении Краснопресненских бань. Обычный расклад…

Мафию в те времена государство совсем не уважало. В Москве пошли аресты, обыски, суды и колонии. Датчанина топор правосудия миновал. Он затаился до лучших времен. А эти лучшие времена были уже не за горами. Грянул закон о кооперации, новый Генеральный секретарь ЦК начал летать птицей по заграницам и соловьем петь об общечеловеческих ценностях. И братва начала входить в силу. Воры превращались в гангстеров. Вооружались. Россия входила в черный криминальный период истории.

Приспособились к новым временам и сумели урвать жирный кусок далеко не все. Датчанин в крутые авторитеты не выбрался. Он любил спокойную жизнь. Его нервировал грохот пулеметных очередей и взлетающих на воздух машин. Чем он занимался все эти годы – неизвестно. В центре оперативной информации в разделе по авторитетам и лидерам преступной среды он не фигурировал.

Датчанин жил спокойно с женой и двумя дочерьми на квартире около Арбата. Числился временно не работающим, что сегодня не наказуемо. Не знаю, имеют ли в США или Франции безработные джипы «Черокки» стоимостью в полсотни тысяч долларов и квартиры в престижных районах. Наши безработные имеют. И Датчанин тому пример.

Образ жизни он вел тихий, не разгульный. Изредка заглядывал в китайский ресторанчик с женой и в одиночестве пропускал кружку-другую в пивной. Забирал из школы дочек, водил их по театрам. За те несколько дней, что мы за ним ходили, ни с какими подозрительными типами он не встречался. Прекрасный семьянин. Человек, достойный во всех отношениях.

– Воры на пенсии становятся добропорядочными людьми и исправно ходят в церковь, – сказал я, расстреливая из пистолета возникшую в проходе фигуру с автоматом.

– На пенсию ему рановато, недавно сорок стукнуло, – возразил Железняков.

– А они к сотрудникам милиции приравнены – выслуга двадцать лет есть, можно на пенсию, – я срезал еще одного нападавшего.

– Просто он хорошо законспирировался.

– И грабит фирмачей и коллекционеров.

Раз – еще один труп завалился на землю, заливаясь кровью.

– А заодно расхлопывает своих неудачников-подельников, – добавил я.

– Фигура загадочная. Ни по каким уголовным делам восьмидесятых не проходил, хотя общался со всеми крутыми и сам в делах был завязан.

– Надо поспрашивать о нем у старых оперов. Может, они что о нем скажут.

– А давай у Барабанова спросим, – предложил Железняков.

– А что, он эту публику как облупленную знает.

Бух, бух… Мне лупили из пистолета в спину. Я успел обернуться, но тут экран покрылся кровавыми потеками. «Все ваши жизни израсходованы».

– Теперь меня пусти, – потер руки Железняков. – А ты звони Барабанову.

Мой коллега уселся за клавиатуру. Нам в кабинет поставили новый компьютер, и теперь около него постоянно выстраивалась очередь желающих пройти по лабиринтам смерти. Забавлялись игрушкой опера, как малые дети.

Я нащелкал номер телефона.

– Лаврентий Максимович. Это Лядов из МУРа. Помните?

– А как же, – пробасил густо Барабанов.

– Мне нужно с вами переговорить по одному старому делу. Примете?

– А как же.

– Когда можно к вам подъехать?

– Когда хочешь. Я сейчас за начальника отдела. Сижу с утра до вечера за отчетами, планами и справками.

– Через часик буду.

– Позвони тогда снизу. Я к тебе кого-нибудь с пропуском подошлю.

Десятиэтажный белоснежный кубик МВД выходил на Октябрьскую площадь. С некоторых пор все запасные выходы были закрыты, а за воротами стоял бронетранспортер с зачехленным пулеметом и скучали вооруженные до зубов военнослужащие ВВ – они должны были высматривать в толпе террористов и биться с ними до последнего. В тесной будке на проходной толпился народ. Я позвонил Барабанову. По муровскому удостоверению в министерство не пройдешь. Пришлось ждать гонца с пропуском.

На территории МВД была теперь церквушка с одним золотым куполом – из мрамора, чем-то похожего на стены в бассейне. Ее построил тогдашний министр Рушайло, а открывал Ельцин, который, поднимаясь по ступеням, едва не грохнулся в обморок – охранники поддержали. Оно и неудивительно. Не знаю, правду ли говорят, что здесь расположена зловредная геопатогенная зона, из которой даже тараканы смылись, и вообще министерство стоит на месте старого кладбища. Я лично в этих стенах чувствую себя неуютно – давят они. В общем, самое место для карательного органа.

С сопровождающим я поднялся на шестой этаж, на котором расположен Департамент уголовного розыска. Барабанова я не видел год. За это время он потолстел еще килограммов на пять, но для его веса это несущественно. Миниатюрный кабинет явно жал ему в плечах. Начальник разбойного отдела Барабанов сидел перед компьютером, на дисплее которого была выведена диаграмма динамики преступлений. Отдельные кабинеты имеют в департаменте только руководители отделов.

– Бумаги, бумаги, – раздраженно прогудел Барабанов, стискивая мне руку железной лапой. – В канцелярскую крысу тут превратишься. Бюрократия просто доедает нас. Мы теперь знаешь как называемся?

– ДУР МВД.

– Во-во. Департамент уголовного розыска. ДУР! Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Дурдом!

– Видел вас вчера в передаче «Утро Москвы».

– Да? Телевизионщики, ядреный корень, вырезали половину. Самое главное, что я говорил. Ну, что там у тебя?

Я объяснил причину своего появления.

– Знаю всю эту сволочь как облупленную, – сказал он. – Я же помню, как они авторитет зарабатывали. Угонят у какого-нибудь народного артиста машину. Тот к Отари идет – помоги, грузинский брат. Тот – нет проблем для хорошего человека, плати деньги. Машину возвращают. А угнали ее по наводке того же Отарика. Но по Москве шум – авторитет, все может. Когда обнаглели вконец, у нас следственно-оперативную группу создали под руководством замминистра. В разработку все эти банды взяли. Чего только не полезло. Махинации с чеками Внешпосылторга – «березовыми». Кидки. Вымогательства. Вычислили несколько чинов из нашего министерства, кто в их делишках подвязан. Начали мы эти группы одну за другой шерстить. Там и фигура этого недоноска Датчанина возникала. Тоже на дела ходил, обувал людей. Но его мы оставили в покое.

– Почему?

– Потому. Из КГБ надавили. Дали понять, что он их информатор. В общем, все вокруг сели, только он один не сел.

– Интересно, он до сих пор на них работает?

– Маловероятно.

Я задумчиво посмотрел в окно. Внизу около метро суетилась толпа, виднелось кафе «Шоколадница», вдаль уходили московские коробки. Над одной из них нависал огромный, этажа в три, верблюд – такая наглядная реклама «Кэмела».