— Рогов и его команда уже запороли, — поддел его Шевелев. — Но из-за этого ты так не сокрушаешься.

Грищенко не унимался.

— И мне даже не сказал никто, я узнаю от третьих людей! Егор Ильич, а ведь я начальник криминальной полиции, такие вещи нужно согласовывать со мной!

— Слушай, — скривился Шевелев, — вот только давай без этого. Если говорить по чесноку, то все мы понимаем, почему ты сидишь там, где сидишь. Ты хороший политик, у тебя связи, ты охренительный карьерист, Валер. Я это сейчас искренне говорю, ты молодец. Но тот же Хомич в операх проработал больше, чем ты вообще в полиции. Думаешь, мне не стоит доверять начальнику угрозыска?

— Хомич и Кротов просто кореша не разлей вода, — рыкнул Грищенко. — Это единственная причина, почему он его пихает куда не лень. Но… Егор Ильич, даже если Кротов когда-то и был хорош, он два года занимался всякой шелупонью. А сноровка — она теряется. Я знаю, у оперов любимая поговорка «талант не пропьешь», но все мы знаем, что это не так. Кто у Кротова еще в группе? Лазарев ни рыба, ни мясо, и всегда им был. Гарин — вообще сопляк. Поэтому я и удивлен так вашим решением. Стоит игра свеч вообще?

— Посмотрим.

Видя, что его почти отшивают, Грищенко зло сжал зубы и направился к двери. Шевелев, поняв, что переборщил, вздохнул и бросил ему:

— Валер, сядь.

Грищенко с достоинством вернулся и уселся напротив Самого Лично. Тот долго медлил перед тем, как начать, подбирая слова.

— Я не дурак и в курсе ваших разборок с Хомичем. Это дело житейское. В каждом управлении и в каждом отделе такие подковерные игры были и будут. Это ментура, а не кружок по вышиванию. Но и я не вчера родился, Валер. Ты боишься, что они завалят дело? И что тогда? Мы просто убедимся, что ты был прав насчет них. И спишем их со счетов раз и навсегда. А это будет удар по Хомичу в том числе. А то он мне, честно говоря, за последние пару лет всю плешь проел со своим Кротовым… Поэтому я вот и спрашиваю у тебя: ты уверен, что все настолько уж плохо? Да ты радоваться должен.

Лазарев в подвале УВД изучал груду макулатуры. Дел, которые вел лично Щербаков за последние годы, насчитывалось более 60. Тем временем Гарин по приказу Кротова изучал все, что у них было на саму убитую. Все звонки Аллы Щербаковой за последний месяц. Ее биография. Ее родственники и их биография — особенно Гарина интересовал вопрос судимости.

Но судимых не оказалось.

Со звонками Щербаковой было гораздо сложнее. Когда Кротов вернулся в управление, Гарин так ему и заявил:

— Я пробиваю контакты Щербаковой на предмет любовников, подозрительных звонков, бла-бла-бла… Но Сань, результата быстро не жди.

— Почему?

— Да ты сам посмотри, — Гарин недовольно потряс ворохом бумаг. — Блин, бабе было 30 лет. Нигде не работала. Муж зарабатывает нефиговые деньги. Она жила в свое удовольствие. Шопинг-х…ёпинг, подруги, салоны красоты… И постоянно с кем-то трещала по телефону. Она в день на одной только мобиле, наверное, штуки две выговаривала.

— Завидуешь?

— Офигеваю скорее.

— Если хочешь, можем поменяться, — предложил Лазарев, кивая на колонну из папок, привезенных из офиса Щербакова. Гарин показал ему средний палец в ответ:

— Отвали… Сань, а у тебя что?

— Был в главке, — отозвался Кротов, устало вытягиваясь за столом. — Мужики озадачат свою агентуру. Плюс я запросил материалы по всем похищениям за выкуп за последние два года.

— Думаешь, они уже делали это?

— В домах вокруг тех развалин, где Щербаков бросил бабки, не живет никто из судимых и подозрительных, — объяснил Кротов. — Опера с «земли» обошли всех. Квартиры тоже никто не сдает. А Рогов и его архаровцы проторчали там целый день. И не заметили ничего, никаких движняков. О чем это говорит?

— Рогову пора вставить контактные линзы?

— И это тоже. Но я о другом. Если уроды срисовали оперов так, что опера этого даже не заметили, они профессионалы. Причем крутые профессионалы. Которые зарабатывают этим себе на жизнь. Поэтому и надо подключать всю агентуру, какая есть…

Кротов продолжал бы и дальше, но в этот момент в дверь постучали. А потом в кабинет робко заглянула Ольга Величко.

— Здрасте, а капитан Кротов здесь?

— Заходите, — Кротов был удивлен. — В чем дело?

Ольга робко шагнула в подвал, не менее удивленно созерцая интерьер.

— Вы здесь работаете? Как у вас темно…

— Мы специально попросились в подвал, — хмыкнул Гарин. — Тут никто не мешает работать. Хотя нам дали это помещение в виде исключения. Только потому, что мы это мы.

— Ольга, чем я… могу помочь?

— Мне следователь сказал прийти. По поводу кражи. А я тут никого кроме вас не знаю. Понятия не имею, куда идти…

— А вы у дежурного не спросили кабинет следователя?

— Ой, я… я не догадалась. Простите. Я нечасто в полицию бываю. Точнее, вообще никогда.

Ольга смотрела на Кротова так, словно ждала чего-то. Гарин с усмешкой покосился на Кротова.

— Сань, может, тебе проводить девушку?

— А, ну да. Простите, не сообразил. — Кротов поднялся. — Следователи у нас на третьем этаже. Идемте.

Кротов и Ольга поднялись на третий этаж. Кротов заглянул к следаку в кабинет, но тот был занят.

— Ольга, подождите минут пять, хорошо? Вот, можете здесь сесть.

— Да, конечно. Спасибо.

— Не за что.

— Нет, я не про сейчас, — робко сказала Ольга. — Я про… вообще. Вы так быстро все сделали. Соседа отпустили, но он теперь как по струночке ходит. Благодаря вам.

— Бросьте, я ничего не сделал.

— Это не так. Может… Может, я могла бы как-то… не знаю, отблагодарить вас? — ей явно стоило больших усилий сказать это. — Хотите, я вам приготовлю что-нибудь? А то вы тут наверняка одной сухомяткой питаетесь.

Кротов был удивлен, но его голова сейчас была занята совершенно другим.

— Спасибо, у нас столовая есть. В общем, следователь минут через пять освободится, он вас пригласит сразу. Если что, звоните, телефон у вас есть.

Кротов вернулся в подвал. Гарин усмехнулся.

— А она симпатичная.

— Кто?

— Барышня.

— Какая?

Гарин вскинул бровь. Поняв, наконец, о чем речь, Кротов отмахнулся.

— Да брось ты. Она училка младших классов, у которой камеру сперли. Просто терпила.

— Сань, как опер ты может и хорош, но в некоторых вещах ты не рубишь конкретно, — ухмыльнулся Гарин. — Тебя пытаются склеить, а ты даже просечь не можешь.