— Приветствую всех богинь! — воскликнула шаманка Ким. — Добро пожаловать, почтенные! Знайте, что каждую женщину в кооперативе Сун Силь задело болью. Надо исцелить тех, кто больше всего в этом нуждается. Духи просят выйти старшую дочь Сун Силь, ее свекровь, До Сэн и Ми Чжа. Встаньте на колени передо мной.

Мы все выполнили указания, трижды поклонившись алтарю. Шаманка начала с моей бабушки, мягко коснувшись ее груди кисточкой:

— Ты была хорошей свекровью. Проявляла доброту и никогда не жаловалась на Сун Силь.

Собравшиеся одобрительно загудели, услышав эти слова.

Потом кисточка Ким коснулась груди Ми Чжа.

— Не ругай себя за то, что заболела в тот день. Это судьба и рок забрали Сун Силь из нашего мира. — Тут Ми Чжа заплакала. Я была так поглощена своим горем, что не понимала: Ми Чжа тоже чувствует себя ответственной за гибель моей матери. Если бы моя подруга не заболела, я бы ныряла с ней, а не с матушкой.

— Она была мне как мать, и другой у меня не было, — с трудом проговорила Ми Чжа.

Потом пришла очередь До Сэн. Наверное, труднее всего было слушать, как шаманка утешает именно ее. До Сэн уже потеряла прежнюю бойкую дочку, вместо которой осталась лишь тень, а теперь ушла ближайшая подруга самой До Сэн. Шаманка Ким взяла ножи, с которых свисали длинные белые ленты, и срезала ими все дурные чувства, которые окружали До Сэн.

— Заберите страдания и печаль этой женщины. Теперь ее очередь возглавить кооператив. Пусть она мудро и осторожно руководит своими хэнё. Пусть этих женщин больше не коснется беда.

Наконец шаманка повернулась ко мне. Когда она провела пальцами вдоль моего позвоночника, я расслабилась. Потом Ким постучала указательным пальцем мне по лбу, и мой разум раскрылся. Она коснулась кисточкой моей груди, и стало ясно, как глубока моя печаль.

— Давайте вылечим душу этой девочки, — сказала шаманка. — Давайте освободим ее от горя. — Потом она отошла от меня и обратилась к загробному миру: — Призываю морского бога-дракона в последний раз прислать к нам дух Сун Силь.

Прямо у меня перед глазами Ким полностью раскрыла свое сердце, и я услышала голос матери, которая, как обычно в таких случаях, говорила о своей жизни:

— Когда мне было двадцать, мне нашли мужа. Как раз в тот год случилась эпидемия холеры, унесшая моих родителей, братьев и сестру. Я стала сразу сиротой и женой. Особенного лада в браке не было, но не было и разлада. Потом я стала матерью.

Мне очень нужно было услышать, как матушка скажет, что я не виновата. Попросит меня быть сильной. Даст совет, как позаботиться о братьях и сестре. Произнесет слова любви для меня одной. Вот только духи не обязаны исполнять наши желания. Они перемещаются в загробный мир, где свои правила. Это уж наше дело — искать глубинное значение слов ушедших.

Голос Ким, говорящий от имени моей матери, стал громче. Меня окутало любовью со всех сторон, и по телу пошли мурашки.

— Жизнь моя всегда была в море, но сердце — с дочерьми. Я люблю старшую за отвагу, а младшую — за звук ее смеха. Мне будет не хватать их в холоде черной смерти.

С этими словами шаманка вышла из транса. Пора было снова петь и танцевать. Потом мы все вместе поели даров моря: ломтики осьминога, икру морских ежей, кусочки сырой рыбы. Мать умерла в глубинах вод, но нельзя было забывать, что они же дают нам жизнь.

Той ночью Ми Чжа снова ночевала у нас. Она опять легла рядом и обняла меня.

— Каждый год ты будешь грустить чуть меньше и становиться чуть свободнее, — прошептала подруга мне на ухо. — Со временем твоя печаль растает, как морская пена.

Я кивнула, будто соглашаясь с ее словами, но утешения в них не нашла: мне было известно, что сама она так и не освободилась от печали по утраченным матери и отцу.

* * *

Есть такая поговорка: если курочка заплачет, дом обрушится. А что будет, если курочка умрет? Про это поговорки нет. Будучи старшей дочерью, я всегда несла ответственность за младших. А теперь мне предстояло их кормить и одевать, стать им второй матерью. От отца особенного толку не было: несмотря на его доброту, дополнительная ответственность давалась ему тяжело. Я частенько видела, как он сидит возле дома наедине со своей печалью. Мужчинам не под силу нести на себе груз заботы о семье. На это у них есть жены и дочери.

И будто мало было семейных проблем, после смерти матери японские колонисты еще крепче прижали островитян. Матушка рассчитывала заработать достаточно денег, чтобы братья смогли посещать в школу хотя бы до десяти лет, — тут как раз пригодился бы дополнительный доход в виде моих заработков. Но сейчас обучение стало слишком опасным, даже если бы у нас остался дополнительный доход: «счастливчиков», которые ходили в школу, вдруг стали сгонять на постройку подземных бункеров для укрытия японских солдат.

Я чувствовала давление со всех сторон, а силы и мужество искала тем же путем, что и моя мать. Недаром у нас говорят: где бы ты ни был на Чеджу, отовсюду ты видишь Бабушку Сольмундэ. Я ходила по телу богини, плавала в складках ее юбок, дышала ее дыханием. А кроме богини, у меня осталось два обычных человека, на которых я всегда могла положиться: Ми Чжа, которая не сдавалась несмотря ни на что, и бабушка, которая очень меня любила, — она тоже пережила много плохого, однако верила, что я сумею поддержать семью.

— Родители живут в своих детях, — говорила бабушка, стараясь укрепить мою уверенность в себе. — Твоя мать всегда будет в тебе. Она даст тебе сил, куда бы ты ни направилась.

А когда мы шли с утра к морю и встречали на обычном месте Ми Чжа, бабушка старалась утешить двух осиротевших девочек еще одной известной поговоркой.

— Океан лучше родной матери, — говорила она. — Океан существует вечно.

На следующее утро после встречи с тем семейством на берегу Ён Сук поднимается рано. Ночью она почти не спала: лежала в темноте и не переставая думала об этой иностранке, о ее муже и детях. Ён Сук вспоминала все слухи о Ми Чжа, какие только доходили до нее за много лет: говорили, что та живет в Америке в собственном особняке, водит машину и присылает деньги в свой район деревни. Но ходили и другие слухи: что у нее маленькая продуктовая лавка в Лос-Анджелесе, что она живет в квартирке и страдает от одиночества, поскольку слишком стара, чтобы выучить язык. После встречи с семьей Ми Чжа Ён Сук уже не знает, чему верить.

Она идет в кухню, греет воду, размешивает в ней мандариновый джем и медленно пьет терпкое цитрусовое питье. Спустившись в огород, Ён Сук собирает шнитт-лук и чеснок, чтобы добавить в утреннюю похлебку из мелких крабов. Потом возвращается к себе, одевается, убирает постель и завтракает. Солнце еще не встало.

Когда она была девчонкой, хэнё официально выходили в отставку в пятьдесят пять. Но тем из них, кто сохранил здоровье, дома сидеть не хотелось, и они по-прежнему ходили в кооператив, просто работали на берегу. С тех пор многое изменилось. Когда Ён Сук завтракает в большом доме с семьей внука, то часто заявляет: «Мне тоскливо дома, схожу-ка к морю». На самом деле она хочет сказать, что ей скучно сидеть с младшими правнуками. Да, стоило бы порадоваться возможности повозиться с малышами — с собственными детьми и даже внуками так не получалось, — но от правнуков не дождешься историй, они не станут с ней шутить или поддразнивать ее. А работу в поле Ён Сук никогда особо и не любила (правнуки сказали бы, «это не ее фишка»): вечно стой внаклонку — то посадка, то прополка, то окучивание, то сбор урожая. Ей больше нравится жить в гармонии с природой — с ветром, приливом и луной.