Еще более прелестный вариант «польского платья» — «черкесское» платье с рукавами amadis[73] и с тремя одинаковыми буфами.

«Польское» и «черкесское» платья обязаны успехом своей форме, удобной для танцев, — у них нет трена, который надо приподнимать, особенно если учитывать, что той зимой, 1775 года, при дворе балы следовали один за другим.

Затем последовали туалеты, навеянные экзотикой, которые мадемуазель Бертен записывала в своих счетах под названиями «мусульманское платье», «платье а-ля султанша», «платье по-пекински», «форменное платье», «турецкое платье», «греческое платье» и так далее. Каждое из них наносило «удар» по традиционному «французскому платью».

Оно сохранялось и ограничилось своим единственным бастионом — Двором. Оно там продержится до Революции, и потребуется ни много ни мало как народное восстание, чтобы этот «памятник» исчез. А пока этот судьбоносный момент не наступил, в надежных руках Розы Бертен «французское платье» засверкает своим прощальным блеском. Это был настоящий апофеоз бриллиантов, драгоценных камней, жемчуга, кружев, лент, газа, перьев, цветов и других украшений, переплетенных, завязанных узлами, присобранных, прикрепленных, приколотых, соединенных, обвязанных, окаймленных, подобранных и приподнятых в виде «гирлянды зефиров»[74] и так далее и тому подобное…

Мода времен Марии Антуанетты, 1770-е годы

Перед тем как уйти с исторической сцены, полностью исчезнуть, «французское платье» словно старалось стать необыкновеннее и великолепнее, чем когда-либо. Роза Бертен была автором этого великолепия, и она же предопределила его гибель.

Последний удар «французскому платью» был нанесен панье. Придворное платье стало массивным, невероятно раздутым «торжественным одеянием». Большие широкие панье — до восьми кругов из китового уса, вместо обычных пяти — делали юбку столь огромной, что она затрудняла прохождение через дверные проемы. Даже королева приходила в замешательство! 19 апреля 1778 года Мария Антуанетта записывает: «Я побывала на всех службах недели, за исключением того, что не поднималась на хоры вместе с королем, по причине торжественного одеяния».

Мода времен Марии Антуанетты, 1770-е годы

Чем шире поверхность платья, тем больше возможностей открывается для модистки. Она может располагать на ней до бесконечности шишечки, узелки, блестки, шнуры, гирлянды, бахрому, рюши, канты, зефиры, бугорки, фестоны, петличные шнуры, сетки, галуны, косички, воланы, завитки, бордюры, оборки и другие элементы прекрасного. Мадемуазель Бертен обладала безошибочным вкусом, умела определять качество ткани на ощупь и благодаря особому взгляду и чутью придумывала, куда надо поместить то или иное украшение. Именно при ней «французское платье» достигло вершины своей роскоши.

Ношение торжественного одеяния, на которое шло нескольно метров тяжелой ткани, было настоящим испытанием. Великое искусство мадемуазель Бертен состояло в умении не только уловить в одежде вкусы и нужды эпохи, но также их и формировать. Уже давно медики высказываются против ношения полных корсетов, которые женщины безропотно терпят, — Бертен их услышала.

Мода времен Марии Антуанетты, 1780-е годы

Руссо и Бернарден де Сен-Пьер[75] идеализируют природу — Бертен их услышала. Мария Антуанетта хочет гулять в своих садах и дышать полной грудью вдалеке от обременительных требований Версаля — Бертен ее услышала и подчинилась.

С обоюдного согласия королевы и ее модистки родилась естественная мода, сельская, символическая мода Трианона.

«За исключением дней особо торжественных сборов при Дворе, таких как 1 января, 2 февраля, посвященных церемонии ордена Святого Духа и праздникам Пасхи, Троицына дня и Рождества, — уточняет мадам Кампен, — королева носила лишь платья из перкаля или белой флорентийской тафты.

Ее головной убор ограничивался шляпкой: она предпочитала самые простые, и бриллианты доставались из футляров только для предусмотренных этикетом одеяний по указанным ранее торжественным дням». Платье освобождалось от панье. Но китовый ус в надежде выжить перекочевал в корсет. С 1776 года Роза Бертен поставляет такие «белые платья с украшениями на римский манер», которые Мария Антуанетта и ее придворные дамы любили носить с зонтом-тростью. Никогда, как пишет Мерсье, дамы не одевались с подобной простотой. Больше нет вычурных богатых платьев с изобилием украшений, нет манжет в три ряда, нет пряжек, оборок, пуантов, сумасшедших причесок. Соломенная шляпка с лентой, платочек поверх воротника, фартук — вот и все украшения принцесс.

В 1778 году Мария Антуанетта была беременна, и мадемуазель Бертен, как сообщает Френийи[76] в своих «Воспоминаниях», создала ей платье на этот период: «Женщины (…) настолько далеко зашли в своем неглиже, что стали носить некое домашнее платье, которое тогда называлось, непонятно почему, аристотель. Начав прибавлять в весе, наша бедняжка-королева совместно со знаменитой мадемуазель Бертен придумала эту моду, которая замечательно скрывала талию». Как и многие женщины, королева страдала от отеков на ногах, и панье усугубляло плохое венозное кровообращение и обеспечивало клиентуру господину Генену с улицы Сен-Жени, продававшему утягивающие «чулки из собачьей шерсти от боли в ногах».

Постепенно установилась привычка к удобству, и комфортное самочувствие становилось потребностью.

Торжественные платья из муслина становились все популярнее. Например, в моду вошли так называемые креольские платья, навеянные одеяниями француженок в Сан-Доминго, и «рубашка по-королевски», простое летнее платье с присобранными рукавами, стягиваемое на талии широкой лентой, которое носится преимущественно с соломенной шляпкой «на манер Мальборо». Это была эпоха, когда все было «а-ля Мальборо», то есть красно-черное, причем до такой степени, что герцогиня Мальборо из Лондона обратилась к мадемуазель Бертен по этому поводу. Башомон писал: «14 августа 1783 года мадам герцогиня де Мальборо, внучка знаменитого генерала[77], (…) поручила м-ль Бертен прислать ей образцы всех вообразимых вещей „на манер Мальборо“, как для женщин, так и для мужчин». Накануне революции в обиход входит пьеро, и общее возмущение против них вскоре совершенно заглушается.