Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того, как с ней был нежен Герман на каком-то новом, другом уровне, так, что хотелось его любить прямо там. Хотелось секса, хоть ее гинеколог и сказал ограничить половой контакт на последних месяцах беременности.
— Да, я….
— Да, Влад, я тебя слушаю, что ты мне скажешь? Ничего? Ну, тогда я пошла собирать вещи. Скажите охране, чтобы убрали собак, я так рожу когда-нибудь из-за них.
— Полина, подойди, пожалуйста.
Герман протянул руку, приглашая ее подойти к дивану, девушка рассматривала ее, потом голубые глаза мужчины, он ждал, а она колебалась. Если он дотронется до нее и поцелует, вся решимость пропадет, а так нельзя. Она все-таки подошла, но руки не подала, присела на диван. Мужчина сел рядом, разворачиваясь к ней корпусом.
Герман не знал, с чего начать, и как ее успокоить. Полина права в том, что хочет знать, что происходит вокруг нее, ведь их и ее жизнь теперь неразрывны.
— Ты не только очень красивая, но и очень умная девушка и должна догадываться, чем мы занимались, — Герман подбирал слова, совсем не желая рассказывать всего. Того, чем на самом деле они с Соболем занимались долгие годы, Полина не должна узнать никогда. — Торговля оружием — не самый безопасный и чистый бизнес. Те люди, с которыми мы общались, — опасные и не всегда выполняли свои условия.
Он все-таки взял Полину за руку, пальцы были холодными, хотелось поцеловать и согреть их. Она совсем побледнела, он видел, как часто пульсирует венка на шее.
— А сейчас? Что сейчас?
— Полгода, которых нас не было в стране, мы занимались тем, что выводили и отмывали деньги, переводили все в легальный бизнес. Мы завязали, Полина, ты веришь нам?
— Но тот человек?
— Тот человек из нашего прошлого, просто кое-кому неймется, но все это мы уладим, тебе нечего волноваться.
Полина переваривала полученную информацию, если раньше все было лишь ее догадками, то сейчас ей в открытую сказали о прошлом.
— Вы торговали только оружием? — вполне логичный вопрос, может, были еще наркотики, люди, органы.
— Только они. Наркотики, живой товар — это неприемлемо.
Стало легче? Конечно, нет!
— Поэтому такая усиленная охрана и со мной повсюду таскается Влад?
— Я вообще-то здесь.
— Я с тобой не разговариваю. И не мороси.
— Родишь сына, я тебя отшлепаю.
— Соболь, заткнись.
Полина ничего не ответила на его выпад, только посмотрела и снова задумалась. Да, она прекрасно понимала, что мужчины занимаются не цветочным бизнесом. Автоматы — это вам не гладиолусы.
Герман сжимал ее пальцы, а она поняла, что замерзла, еще простыть не хватало. Ну, в конце концов, они могли и не завязывать, могли продолжать, но она верила Герману.
— Мне надо побыть одной и подумать, — девушка встала, поправила платье. — Я не хочу вас никого видеть.
— Ну и чего ты добился?
Соболев уселся в кресло, Герман откинулся на диване, достал сигареты и прикурил, дождавшись, когда Полина уйдет. Крепкий никотин обжег легкие, выпустил в потолок тонкую струйку дыма.
— Она должна знать.
— Все знать?
— Нет. И мы не должны допустить, чтоб она узнала это все. Ты думаешь, она воспримет с радостью, что отцы ребенка, которого она носит, мужчины, с которыми она спит, на протяжении пятнадцати лет были наемными убийцами? А я еще дольше. Я уже давно перестал вести счет убитым. Что там Суханов?
— Не отвечает.
— Плохо. Очень плохо.
— Ты думаешь, Амиров?
— Уверен.
— Почему ты не спишь?
— А что ты здесь делаешь? Я сказала не приходить.
— Умные люди говорят «Послушай женщину, и сделай все наоборот».
— Откуда они? — Полина снова накрывает шрамы пальцами.
Герман вздыхает, поворачивается на другой бок, пытается в темноте разглядеть черты лица Полины, проводит по нему рукой, убирая волосы за ухо. Он так и не заснул, когда пришел и лег рядом, хоть девушка строго так сказала не приходить, но он и не собирался ее оставлять одну на всю ночь.
— На меня было покушение, почти шестнадцать лет назад. Две пули вошли, но не в сердце, а третья — в мою девушку, ее звали Карина, она была младшей сестрой Влада.
— Сестрой? — Полина прикусила губу, даже не верится, что у Германа была девушка.
— Мне очень жаль. Ты любил ее?
Вот что за глупые вопросы? Конечно, любил, если назвал своей девушкой, такие, как Герман так кого попало не называют. И что за странная бабская манера расспрашивать о любви, ведь это так лично.
— Не знаю, тогда казалось, что да, мы были недолго вместе. Карина была слишком молода, твердила, что любит меня, что обязательно будет моей женой. Скорее всего, она искала заботу, поддержку, уцепилась за меня, внушила себе, что влюблена, их с Владом родителей убили, а потом сожгли дом. Но я нисколько не осуждаю ее, она жила сердцем, была открытая, эмоциональная.
— Господи.
— Она такая забавная была, строила планы, а я решил, что все, хватит, пора уходить от дел, которыми в тот момент занимался. Но не учел одного, что просто так это не сделаешь. Я поплатился за свою поспешность и глупость ее жизнью и, конечно, никуда не ушел.
Герман замолчал, слушая дыхание Полины, оно было прерывистым, девушка волновалась. А ему так легко давались эти слова и воспоминания о Карине.
— Вы наказали тех людей, что сделали это?
— Да, наказали.
Полина вздыхает, слезы сами собой побежали по щекам, ей было так жалко ту девушку, если она младшая сестра, то ей на момент гибели было лет двадцать, наверное. Так рано для смерти.
— Почему ты плачешь? — Герман чувствует пальцами влагу, стирает ее.
— Мне так жаль.
— Знаешь, я вообще думал, что в моей жизни нет и не будет места для чувств, эмоций и привязанностей, этот мир слишком жесток, да и в моем не молодом возрасте это уже смешно. Но так, оказывается, глубоко ошибался. То, что было давно, не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. Нас не было полгода, все это время решали и улаживали дела. Ты не представляешь, как рвался к тебе Влад.
— Влад?
— Да, это с виду он пошляк и задира, хотя лет-то уже не мало, но он очень изменился.
— А ты?
Полине было так важно знать, что же изменилось у Германа, у этого сурового мужчины, на которого даже смотреть страшно, не то, что подойти к нему и заговорить.
— Да, я тоже стал другим. Ты сделала меня другим. Я ревновал первый раз сегодня, когда увидел тебя рядом с тем мужиком, думал, сейчас сорвусь, как Влад, и разобью ему его самодовольное лицо.