А теперь она еще придумала Рината и Любовь, которые тоже не сбылись.

Воспоминания, мысли текли по Нине как по реке, а она была лишь руслом. И когда поток уменьшался, Нина чувствовала сухую пустоту.

Ринат достал из пакета бутерброды.

– Как вкусно. Ты такая хозяюшка. Повезло твоему мужу.

Ринат смачно жевал бутерброд. Старался разрядить обстановку. Нина не смотрела в его сторону.

– Да ладно тебе, Нин. Не обижайся, не дуйся. Бывает. Мы ж не чужие люди. Ну, немного переклинило тебя, так пройдет время, отклинит. Вон, Димон как‑то по пьяни начал говорить, что давно мечтает переспать со мной. А наутро не помнил ничего. И больше не хотел, слава богу. Пройдет время, ты придешь домой и тебе самой будет казаться смешным все, что ты наговорила. Нин, это пройдет все, не боись. Я же такой же. Это отпускает. Честное слово. А бутерброды ты вкусные приготовила. Спасибо. Оставить тебе? Не хочешь? Не стоит из-за меня свою жизнь разрушать. У тебя дом, семья, муж, дети. Ты же нормальной жизнью живешь. Малыш твой еще совсем маленький. А я? Я всегда рядом буду. Ну, хочешь исчезну, пока тебя кроет? А потом появлюсь. Через месяц или через год, как захочешь. Ты ж мне родная. Я же как лучше хочу.

Нина подумала об Илье. И он всплыл в памяти внезапно родным и любимым. Ну да, странный, в кризисе, в поиске. Но ведь близкий. Чувство отчаяния и раскаяния хлынуло в Нину. И она наконец‑то заплакала. Она готова была разрушить свою жизнь, поддавшись чувству, которое шло поперек всему, что было ей дорого, всему, что ей удалось создать. Поперек ее кастрюлям, тарелкам, поперек детским вещичкам в шкафу, поперек Алины и поперек их с Ильей жизни. И как с этим быть? Как? Слезы не переставая капали. Из правого глаза капало больше.

Ринат довез Нину, остановился у подъезда. Нина молча вышла. Москва пахла осенним городом. Асфальтом, мокрым бетоном, влажной землей, городской сыростью.

Ринат вышел за Ниной.

– Я провожу тебя.

Они зашли в подъезд. Вызвали лифт. Приехал маленький. Нина нажала на 13-й этаж. Лифт закрылся.

– Прости меня, Нина, я идиот.

Он обнял ее и поцеловал. Коснулся своими губам ее губ, потом щеки, потом шеи.

А потом он нажал на кнопку «стоп» в лифте.

И снова поцеловал. В шею.

– Прости меня, – шептал он, – только поцелуй, один поцелуй, и все.

Он обнял ее крепко за талию и прижал к себе. Руки блуждали по спине. Сильные, крепкие руки мужчины. Он ласкал ее как подросток, жадно, нетерпеливо, неумело. Он развернул ее к себе спиной, обнял сзади и стал целовать шею, ухо.

– Мы совсем как глупые дети, – шептал он. – Что ж мы такие глупые дети.

Его руки проскользили по ее груди. Обхватили живот, спустились вниз к бедру.

– Прости меня, Нина. Мне не стоило этого делать. Не стоило. Но один всего поцелуй.

Он снова развернул ее к себе и поцеловал глаза. Соленые от слез и синие как море. А потом губы. Его горячий поцелуй. Настойчивый язык нежно проник в ее рот, погладил зубы. Ринат не просто целовал, он будто дышал Ниной. До этого поцелуя Нина была как под наркозом. А тут в ней вдруг включилось то, что дремало все 36 лет. Они приникали губами друг к другу снова и снова. Этот поцелуй не разжигал страсть. Он был вообще не про страсть. Не про похоть. Не про желание тел. Этот поцелуй был про встречу.

Сколько прошло времени? Год? 20 лет? Вечность. И вот они наконец‑то встретились. Их губы жадно искали друг друга снова и снова. Сползали на щеку, поднимались к глазам, забегали к уху, спускались к шее и снова приходили к губам.

Никто не сможет сказать, сколько прошло времени. Может быть, они до сих пор в поцелуе. В какой‑то параллельной реальности. Где можно уложить и этот поцелуй, и всю их остальную жизнь. Детей, супругов, работу, свои заморочки и комплексы. Где поцелую этому ничего не мешает жить.

– Мне уже пора, – повторяла Нина снова и снова.

Кто‑то стучал по дверцам лифта.

– Мне тоже пора, – говорил Ринат и продолжал целовать.

Никто из них не помнит, как они расстались в тот день. Нина как‑то вышла из лифта, открыла дверь и зашла в дом. Ринат как‑то доехал вниз, сел в машину. И вроде бы ничего же не произошло особенного, правда?

Потом пройдет еще много лет, и Нина будет вспоминать тот поцелуй как самый-самый, выделяющийся из тысяч. Пиковое переживание.

Ринат еще час сидел в машине у подъезда Нины. Он сидел, вертел в руках свой телефон. Включил Doors, включил Animals, включил The Who.

Он не хотел понимать, что с ним происходит. Он отказывался это принимать. Он верил в силу логики и не хотел, чтобы над ним брало верх бессмысленно неуместное. Он был раздосадован, чувствовал свое поражение. Что‑то побеждало его вопреки железобетонным доводам. И он отказывался давать этому хоть какое‑то название. Только условное обозначение – враг. И он будет сражаться с этим врагом до победы.

Ринат стер несколько телефонов подруг из записной книжки. Он стер приложения «Баду» и «Тиндер». Потом установил снова. Он доел бутерброды, оставшиеся после поездки. Выбросил мусор из машины. Достал все из бардачка, выбросил просроченные презервативы. Осталась только одна маленькая пачка. Покурил. Подумал о том, что надо бы достать травки. Проверил почту. В почту пришло подтверждение оффера. Новая долгожданная работа. Карьерный рывок. Он прошел несколько этапов собеседования. И вот наконец‑то пришел официальный оффер. Значит теперь все не будет по-прежнему. Все будет перевернуто с ног на голову. Зима превратится в лето. Друзья станут адресатами в почтовом ящике. Подружки – воспоминаниями. Все, что было ему дорого, станет отголосками прошлой жизни. Нина станет тоже отголоском. Может быть, оно к лучшему теперь. Вот и выход.

За шесть месяцев и четыре дня до письма

Следующим вечером Ринат приехал без предупреждения. О чем он думал, непонятно. Ведь у Нины дома мог быть муж (хотя муж уже уехал в ретрит), могли быть дети (но дети гостили у бабушки). Ринат об этом не знал. Нины просто могло не оказаться дома. Слишком много всего совпало.

– Я у подъезда, можно подняться?

Нина валялась в дикой тоске на кровати и пила можайское молоко. Ела чипсы. Ни прически, ни макияжа, ни прибранной квартиры. На кухне немытая посуда в раковине и на столе. Доска, на которой что‑то резали неизвестно когда. Везде валялись игрушки, вещи, на сушке было горой навалено белье (у Нины не хватило душевных сил его развесить). Да в такую квартиру нельзя пускать даже подругу, не то что мужчину.

Нина упивалась страданием, она со вчерашнего утра не мылась, не убиралась. Смотрела сериал про андроидов и искусственно созданный Дикий Запад. Восьмую серию. Ее в общем‑то дома и не было, она была в сериале.