class="p1">Я забываю, как дышать. Просто не могу набрать в легкие воздуха, когда его зелено-карие глаза опаляют мою кожу.

Как? Почему? До сих пор…

Борюсь с желанием убить его и кинуться на грудь. Так было всегда и так будет всю жизнь.

Боже. Время словно останавливается, когда мы разглядываем друг друга. Не можем наглядеться, не можем насытиться. Искры между нами становятся практически видимыми и осязаемыми.

В последний день нашей встречи мы оба выглядели сломленными, а теперь? Остались такими же, но навели внешний лоск.

Кай Стоунэм стал еще более чудовищно красивым. Нет, даже не так. Божественно красивым.

Несмотря на всю ту же выбивающую почву из-под ног энергетику, что-то в нем… изменилось. Появилось чуть больше спокойствия и еще больше мужественности. Я просто это чувствовала и, даже будучи журналисткой и начинающей писательницей, не могла объяснить словами.

Он вырос.

Я ожидала, что Кай схватит меня, ударит головой о стенку лифта и выскажет все, что обо мне думает. Но он спокойно стоял и смотрел мне прямо в душу. Постепенно его лицо становилось хладнокровным и даже равнодушным. Отстраненным. Словно я — пустое место, муха, прилипшая к стене лифта.

Стоунэм окончательно ушел в себя, глаза его стали стеклянными и нечитаемыми. Для него меня действительно здесь не было. Почему?! Ни ярости, ни злобы. Нет его психозов и истерик. Полная уравновешенность, полный контроль над собой.

Это восхищало и разбивало мне сердце одновременно. Я ждала от него пылких признаний или проклятий, чего угодно, но только не этой холодности.

Он шлет цветы с обещаниями, а потом делает вид, что меня нет. Должна быть причина. Должны быть ответы. Он выглядит таким адекватным. Должна быть гребанная причина, которая объяснила мне ВСЕ его поступки!!!

Диана бы покачала головой и сказала, что я найду тысячу и один способ оправдать Кая Стоунэма. И, наверное, была бы права. Но я журналист. Я не могу смириться с тем, что некоторые вещи на самом деле такие, какими они выглядят. Я всегда во всем искала две стороны. Просто не осознавала этого раньше.

Посмотри на меня. Посмотри на меня! Дай мне знак, что я что-то значу для тебя.

Мы так и не проронили ни единого слова. Я чуть не завыла от обиды.

На что? На то, что он шлет цветы, а сейчас непробиваем, как скала? Или он просто собрал все силы и сдерживает своего демона? Борется… ничего не прочитать по глазам Кая и каменному лицу.

Отвожу взгляд в сторону, чтобы было не так больно. Прикрываю глаза, чувствуя проклятую влагу на ресницах.

А потом он нажимает кнопку «стоп» и делает резкий шаг ко мне, впечатывая свои ладони по обе стороны от моей головы. Аромат его тела ударяет мне в ноздри, дурманит, сводит с ума. Кай возвышается надо мной во всех смыслах. Даже на каблуках я ниже его сантиметров на двадцать. Колени дрожат, я поднимаю взгляд на своего мужчину, пытаюсь слиться с стенкой, лишь бы избежать касания наших тел…

Как минимум будет взрыв, если наши тела соприкоснуться…. тогда, боюсь, от этого здания и от наших душ останутся одни щепки.

Кай

Я наблюдал за ней весь вечер. Такая сильная. Точнее достаточно сильная, чтобы скрывать все, что на самом деле творится в ее душе.

Я ее сломал, но она… не пала духом. Справилась. Устроилась в журнал, кстати говоря, отчасти также принадлежавший мне. Я владел новостным порталом, приобрел его очень давно. Вместе с ним мне досталась и эта редакция и одно из крупнейших книжных издательств в Нью-Йорке.

Лейла только больше восхищала меня тем, что может вернуться со дна, а, значит, способна вытянуть и меня оттуда же…

Брюки. Чертовы брюки. Я помнил, что они неудобные, но забыл что НАСТОЛЬКО. И очень зря я не одел пиджак.

Приходилось то и дело отворачиваться от Лейлы и представлять в мыслях еду или что-нибудь совсем антисексуальное.

Я наблюдал за ее походкой, жестами, движениями бедер и рук… внимал, вкушал и жаждал. Затаился, мечтая вцепиться зубами в бархатную кожу. Приласкать языком ее шрамы, зализать раны.

Все случилось так, как случилось. Прошлое не исправить. Но разве это значит, что я не должен попытаться сделать все, что в моих силах, чтобы она действительно была моей?

Но я знал, что не стоит делать этого сейчас. Подходить, разговаривать с ней, давить. Леа не готова. Она не простила.

Ничего не забыто.

Сделать шаг вперед прямо сейчас, значит отойти на три шага от нее. Я завалил ее банальными подарками, стал сентиментальным. Ей нужно время все обдумать… будет лучше, если она просто не заметит меня. Иначе мне сорвет башню, и я утащу ее верх, в свой пентхаус на два лестничных пролета.

Но не это в действительности останавливало меня, а гребанный голос Деймона, который снова проснулся в моей голове. Я чувствовал, слышал, как он надсмехается. Я боялся, что если предприму хоть что-нибудь, то снова потеряю сознание. Приду в себя, когда Лейла уже будет привязана к кровати, и станет вытворять под дулом пистолета все, что он пожелает.

ЧЕРТА С ДВА ОН К НЕЙ ПРИКОСНЕТСЯ.

Голова кругом. Мало того, что этот ублюдок Аксель трется вокруг нее, так еще и с самим собой приходиться бороться.

Отворачиваюсь, думая только про то, что связывает Лейлу и Честера. Они встречаются. Но… она же не может с ним спать? Ее тело не готово для другого. Я был уверен в этом на сто процентов.

Только я могу дать Леа то, что ей нужно.

Но едва ли они просто проводят время вместе… к чему гадать? Я скоро все узнаю у самой Лейлы.

Я отвернулся, когда увидел, как ублюдок ходит вокруг Лейлы. Опять же, не потому что не хотел немедля отвоевать ее и пометить территорию, а из-за Деймона. Черт.

Знали бы, как меня раздирает от войны внутри меня…

Проще снова забраться на Синай, чем терпеть эту агонию — видеть ее, но не иметь возможности прикоснуться.

Я отвернулся, отвлекая себя разговорами с девушками и партнерами. Голова начала раскалываться, предупреждая. Черт. Мне снова нужно на Бали. Изолировать меня, блядь, нужно. Нельзя так на хер, нельзя…

Прощаюсь с собеседниками, держась за виски, направляюсь к лифту. Судя по звуку, он закрывается. Просовываю руку в сдвигающиеся дверцы.

— Подождите пожалуйста, — на автомате прошу я и врываюсь в лифт. Столбенею.

Передо мной Лейла — беззащитно прижалась к лифту, смотрит на меня испуганными глазами, в которых стоят непролитые слезы.

Боится. Боится