булыжником. Мистер Сентер перехватил его руку в дюйме от своей головы, вывернул, заламывая за спину, и зашипел, игнорируя стоны боли:

— Что вам сделал этот человек?!

— Н-ничего… Просто… Просто ханец же… Урод желтомордый… Понаехали! — прохрипел кебмен.

— А что, раз ханец, так сразу бить? — мистер Сентер ослабил захват руки, кости которой начинали уже похрустывать, но прижал трость поперек шеи.

— Сами не видели? С протезами! Как не живой! Тьфу, машина! — возмущенно сплюнул другой, и тут же получил по лбу тяжелым концом трости.

Мистер Сентер оттолкнул от себя кебмена и, скривившись, принялся отряхивать руки.

— Этого — забрать, — сказал он, носком ботинка указав на распластавшегося на земле возничего. — На этой улице больше не появляться. Ханьцев не трогать. Fhuair mi e?

— Поняли мы, поняли, поняли, — закивал пострадавший кебмен.

Мистер Сентер усмехнулся.

Не до конца Парламент еще, видимо, всех просветил — память о Высоком наречии еще не выветрилась из слабых умов простолюдинов.

Он смотрел на возничих — и под его взглядом те очень быстро привели в чувство третьего приятеля и поскорее постарались унести ноги. Он смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду, и улыбнулся, довольный — по крайней мере, они трижды подумают теперь, чем вновь вернуться на Ризен-стрит. И тем более цепляться к слабому. На любого слабого найдется сильный защитник.

Этот ханец…

Мысли мистера Сентера вновь вернулись к нему. Могло ли быть такое совпадение? Полно, он же сам решил, что могло.

Могло ли ему почудиться узнавание?

И такое тоже могло быть.

Что ж, это еще одна цель, а Лунденбурх хоть и большой город, но встретиться снова легче легкого — особенно если знать, что и как искать.

Для начала — время от времени посматривать в окно и по сторонам. Вдруг незадачливый юноша окажется в конце концов ближайшим соседом? Тогда можно будет пригласить его на чай и расспросить обо всем, либо…

Рука Адама Сентера крепко сжала набалдашник трости. Либо ханец — если это действительно он — не захочет видеть или знать его.

— Цзиянь, — проговорил мистер Сентер, словно пробуя имя на вкус.

Если это действительно Юй Цзиянь — они обязаны будут поговорить.

Во имя всего, что дорого им обоим и во что они верят.

Сегодня же достаточно и того, что он спас Юй Цзияня от крупных неприятностей — ради, может быть, неприятностей намного, намного крупнее.

* * *

Мистер Сентер спустился в Роуз-парк и уселся с книгой в бельведере, стоящем в тени столетних дубов. Место было уединенным, но тем не менее отсюда неплохо просматривались дорожки, а рядом раскинулся тихий, подернутый ряской пруд. В его близи мистер Сентер находил удовлетворение.

Остальные пруды в парке были вычищены, в них установили красивые статуи-фонтаны, и юные девушки с удовольствием разглядывали их во время прогулок с суровыми гувернантками. Все так… гладко, прилизано, как с почтовой открытки.

Только на это место садовники закрывали глаза. И не зря…

Мистер Сентер оставил книгу на мраморной скамейке, одним движением перемахнул через перила бельведера и склонился к воде. Ряска скрывала отражение.

Он протянул руку и провел над водой — так и есть. Младшие фаэ до сих пор здесь. Оберегают этот пруд и не подпускают никого.

— Я вернулся, — ласково шепнул он. — Я все исправлю. Обещаю. Мы не потеряем свою землю. Мы останемся здесь.

— Г-господин! — тихо ойкнули за спиной.

Мистер Сентер резко обернулся.

— Вы?..

— Садовник, господин, просто садовник, — юнец лет тринадцати, с лицом, осыпанным веснушками — поцелуями осенних фаэ, — жался и переминался с ноги на ногу, опустив голову. — Ронни, господин. Я сын Фреда, который тут всеми заправляет. Он меня на хорошие места не ставит, розами да бегониями не дает заниматься, сюда отрядил.

— Вот как? — усмехнулся мистер Сентер.

— Все думают, он меня не любит. Наказывает. А я знаю, господин, я слышу, как оно шепчет. Вот как с вами сейчас.

— Чудесно. Значит, дом фаэ в надежных руках. Я рад.

— Их становится все меньше, господин. Младших фаэ. Их вытесняют из города. Отец часто говорит об этом, когда выпьет. Говорит — и плачет. Говорит, при королевской семье такого бы не случилось. Он раньше при них служил. А мистер Уолш — это главный в Парламенте — всех поразгонял… Отец, правда, много делал, и мистер Уолш его пожалел. Сюда устроил. Отец говорит, младших фаэ надо беречь, а то совсем уйдут от нас, и некому будет их позвать.

— Это ты молодец, Ронни, — мистер Сентер нащупал в кармане пару монет и протянул ему. — Это от меня. В… благодарность.

— Спасибо, господин, — Ронни забрал деньги и, развернувшись, со всех ног куда-то бросился в сумрак парка.

Мистер Сентер только удивленно поднял брови — вот что делают с мальчишками деньги.

Но мальчишка вернулся буквально через пару минут. В руке у него был скромный букетик — голубые колокольчики .

Глаза мистера Сентера в изумлении расширились.

— Это для вас. Для вас, — горячо прошептал Ронни, вкладывая в его руку цветы. — Господин, я никому-никому не скажу!

Он убежал быстрее, чем мистер Сентер успел отреагировать.

— Вот как… — пробормотал он, глядя ему вслед, а потом тихо засмеялся.

На смех его отреагировал пруд — весь пошел рябью, словно бы засветился, и тихие колокольчики зазвенели в воздухе.

— Подумать только, а ведь ему не больше тринадцати лет, — продолжая беседу с самим собой, проговорил мистер Сентер. — Он должен был быть совсем ребенком. Сколько верности, сколько бесстрашия. Если такие люди еще остались, что ж — я тем более убежден, что все делаю правильно.

За это стоит бороться.

Мистер Сентер неторопливо вернулся в бельведер и вновь взялся за книгу. Но чтение давалось ему с трудом, не удавалось сосредоточиться на поэмах о фаэ, несмотря на то что многие он знал наизусть.

«Как мне узнать тебя, Тэмлейн,

Как мне тебя узнать,

Когда поедет по земле

Та неземная рать?»

Рыцарь-эльф Тэмлейн, похититель девичьих сердец… В юности он грезил о сходстве с ним. Мечтал, что его самого будут воспринимать так: дитя фаэ и человека, за синевой глаз которого таятся знания сотен и сотен лет… Это было, конечно, юношеской глупостью — но не зря же мечта зовется мечтой.

— И вот я здесь… — пробормотал он себе под нос.

Он в Лунденбурхе, у него есть дом, есть приятели и — возможно, пока лишь возможно, — сторонники. В деле,