Элизабет вздрогнула. То, о чем он просил, было невозможно. Даже она, молодая, неискушенная и наивная, понимала это. Разве можно замужней женщине встречаться с каким-либо посторонним мужчиной? Ее единственный мужчина — собственный муж. Искренне не понимая, о чем он говорит, Элизабет нервно сказала:

— Я остаюсь у Стеллы до завтрашнего утра, попробуйте договориться с ней о визите. Он сухо проговорил:

— Драгоценная, я совсем не собираюсь видеться с вами под бдительным оком Стеллы. Я хочу побыть с вами наедине, и вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. А теперь скажите мне, где мы могли бы увидеться без посторонних глаз?

— Как это так? — не сказала, а прошептала она, выигрывая время, в надежде, что кто-то зайдет в гардероб и разрядит ситуацию. В то же время она совсем не хотела и даже боялась, что кто-нибудь войдет.

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Он приблизился к ней. Лицо его было расстроенным и, пожалуй, даже злым. Элизабет инстинктивно отступила назад и прижала к груди шаль Стеллы, как будто она могла защитись ее от надвигавшегося мужчины. Она была по-настоящему напугана и в то же время странным образом возбуждена от этого чувства опасности.

— Н-н-не приближайтесь, — потребовала она. — О нет, я подойду! — сказал он тоже с угрозой, но какой-то странной, скорее мягкой, чем опасной. Его руки обняли ее белые точеные плечи. — Я хочу быть ближе к тебе. Англичанка, так близко, как только можно!

Словно под гипнозом, ее взгляд тонул в его безжалостных серых, словно нависших над ней глазах. С ощущением беспомощности она видела, как он склоняет к ней голову, и, понимая, что сопротивление бесполезно, Элизабет закрыла глаза, чтобы не видеть больше это ужасное лицо.

Его губы были мягкими, но требовательными, когда они коснулись ее уст. Элизабет сделала еще одну безнадежную попытку высвободиться. Чувствуя ее инстинктивное сопротивление, он притянул ее ближе к себе, обнял крепче, и его поцелуй стал настолько затяжным, что казалось, время остановилось пока он длился. И Элизабет интуитивно поняла, что поцелуи могут очень сильно отличаться друг от друга. Позднее она со стыдом вспоминала, что только в первые несколько секунд он применял силу, а потом этого ему уже не потребовалось.

Его руки соскользнули на ее талию, он прижал ее еще сильнее к себе, гораздо сильнее, чем Натан в ту памятную ночь, когда они вместе лежали в постели. И она с удивлением поняла, что сейчас происходило то, чего ей хотелось весь этот длинный вечер. Рафаэль тоже хотел этого. Ее невинная грудь упиралась теперь в его мощную грудную клетку, она таяла в его объятиях и с уходящими опасениями почувствовала, что его губы стали более жадными, а язык рвется к ее губам.

Никто еще не целовал ее так, и в беспомощном сладострастии она издала тихий стон, почувствовав прилив тепла в лоно, которое, казалось, напрямую отвечает все более страстным поцелуям Рафаэля. Сгорающая от возбуждения, все глубже погружаясь в мир новых для нее физических ощущений, она не пыталась остановить его, когда он, склонившись ниже, стал целовать ее розовую кожу над вырезом шелкового платья. Не остановила она его даже тогда, когда он обхватил рукой ее груди и стал ритмично нажимать на налившиеся внутренним соком соски. Его губы снова нашли ее рот, его язык проник глубоко в ее уста, и все в теле Элизабет затрепетало. Происходило то, о чем она так долго мечтала, — наконец нашелся кто-то, кто хотел ее. И сейчас этот высокий темноволосый, очень опасный мужчина, который держал ее в своих объятиях и чей рот учил ее познавать страсть и ощущать желание, заслонил все, существовавшее прежде: Натана, брачные обязательства и многое другое, связанное с этим.

Существовал только Рафаэль, который сейчас пытался оторваться от нее. Затерянная в своем мире разбуженной чувственности, Элизабет смотрела на него пораженная и видела, как он делает шаги в сторону от нее. Фиолетовые глаза, потемневшие от переполнявшего ее неосознанного вожделения, не могли оторваться от его лица и сжатых губ.

Тяжело дыша, он хрипло выговорил:

— Ну теперь-то вы понимаете, зачем мне нужно побыть наедине с вами?

Холодная, ледяная прозрачность мысли вернулась в эту секунду к Элизабет. Потрясенная своим собственным поведением и не желая больше думать о его действиях, она устремилась к двери за его спиной и отрезала:

— Мне кажется, вы забыли о том, что мы оба состоим в браке.

Рафаэль явственно пробормотал проклятия, а затем не очень вежливо развернул ее к себе лицом.

— Именем Господа, я спрашиваю вас, какое это имеет значение в нашем случае? Вы совершенно очевидно не любите своего мужа.., и не пытайтесь лгать мне, утверждая обратное. Мою жену для меня подобрал ненавидящий меня дедушка, и наша любовь друг к другу совершенно одинакова — ее просто не было и нет. Так что объясните мне, кому мы делаем плохо, если нас так влечет друг к другу?

Но она с упорством прошептала:

— Нет, мы не должны делать этого!

— Не должны? Но почему? Англичанка, я хочу тебя, и несколько секунд назад я чувствовал, что ты тоже меня хочешь. И было бы обидно, если бы ты не уступила мне только потому, что «этого нельзя».

Он был удивительно красив в порыве своих чувств. Его волосы поэтически растрепались и своенравно падали на высокий лоб; холодные серебристые глаза метали молнии и были очень живыми, хотя сам он был чрезвычайно зол. Злобу выдавали насупленные густые брови и сжатый волевой рот. Ей неумолимо захотелось оказаться в его объятиях, которые успокоили бы обоих. Но еще в прошлый раз, когда его руки коснулись ее тела, Элизабет поняла, что при этом он обретает над ней какую-то высшую власть, поэтому сейчас она пыталась сопротивляться сумасшедшему порыву. Вместо этого, смотря ему прямо в глаза, она спросила:

— Не думаете ли вы, будто я поверю, что вас неожиданно пронзила любовь ко мне?

Искры жизни покинули серые глаза, и они снова стали ледяными.

— Меня пронзила любовь к тебе? — прорычал он. — Нет, Англичанка, я не влюбился в тебя. Я вообще не способен любить. Но я хочу тебя и знаю, что желать женщину не менее хорошо, чем влюбиться в нее.

Пораженная его откровенностью и не отдавая себе отчет в том, что она почувствовала бы, если бы он признался в любви к ней, Элизабет опустила глаза.

— Уходите! — она сказала это мягким, прерывающимся голосом. — Не хочу больше никогда видеть вас. Вы опасный мужчина, мистер Сантана, и мне кажется, для всех было бы лучше, если вы отыскали сейчас вашу жену и сказали ей, что вы ее хотите.

Гримаса пробежала по его губам, и он тихо произнес:

— Даже если бы она услышала от меня такие слова, она не обрадовалась бы, а с криком побежала к своему духовнику. Дело в том, что Консуэла только терпит существование брачного ложа, но оно не может дать ей удовлетворения. Она даже не пытается скрыть, что я ей противен.

Он недобро улыбнулся и добавил:

— Индейская кровь в моих жилах — вот причина. Консуэла считает, что она несовместима с ее благородным происхождением.