Теперь он уже не улыбался, а в волнении тер рукой шею. Совершенно другим тоном, в котором можно было уловить некоторую растерянность, он серьезно сказал:

— Англичанка, несмотря на мою скверную репутацию, поверь мне, что я не веду себя так с каждой женщиной. Но ты так прекрасна, что я…

Что он хотел еще сказать, осталось неясным. В этот момент дверь распахнулась со звуком пушечного выстрела. Женщина с темными, явно испанскими глазами возникла на пороге. Она быстро огляделась, чтобы понять, что тут происходит, и завопила:

— А, я знала это! О горе мне! Какой позор на мою голову!

Рафаэль с побелевшим от гнева лицом шагнул к причитающей женщине и втащил ее в комнату. Не обращая внимание на ее попытки высвободиться, он не выпускал ее. Его голос прозвучал как раскат грома:

— Прекрати, Консуэла, пока еще не собрались зрители. Боюсь, что тебе придется пожалеть о своем поведении!

Но она продолжала визжать:

— Нет, объясни мне, почему ты оказался здесь наедине с этой женщиной?! — Черные глаза выразительно зыркнули в направлении Элизабет.

— Если я честно отвечу на твой вопрос, ты прекратишь свои вопли? — спросил он почти покорным тоном.

Она согласно кивнула головой, высвобождаясь из его твердых рук. Гордо подняв голову, Консуэла с презрением посмотрела на Элизабет, оцепенело стоявшую посреди комнаты.

— Ты, бледная несчастная замарашка, — начала она свой монолог, — бесцветная, как смесь воды с молоком. Как ты смеешь уводить чужих мужей?

— Это ложь! — Элизабет была искренне возмущена, ее верхняя губа даже задрожала от возбуждения. Только этой сцены не хватало, чтобы перечеркнуть такой замечательный вечер. Наверное, она была не права, позволив Рафаэлю целовать себя, но, по крайней мере, уводить его она не собиралась. Элизабет умоляюще посмотрела на Рафаэля. Как ни странно, но он бросил ей успокаивающий взгляд и ледяным тоном потребовал от Консуэлы:

— Прошу тебя не втягивать эту даму в наши внутренние дела, сеньора. Если уж тебе надо на кого-то излить свой гнев, то пусть это буду я. Она абсолютно ни в чем не виновата, и мне не хотелось бы, чтобы она стала жертвой твоего беспощадного языка.

Консуэла фыркнула с явным неодобрением, но спорить не стала, не удержавшись, однако, от комментария:

— Мне нет дела до твоих шашней, но я не могу позволить бросать тень на мое доброе имя. Если уж ты не можешь обойтись без твоих маленьких шлюх, делай с ними, что хочешь, только не в моем присутствии.

— Консуэла, если ты еще хоть одним словом оскорбишь ее, я сверну твою лебединую шею, которой ты так гордишься.

Его тон не оставлял сомнений в том, что он способен сделать это.

— Ха! Что тебе остается делать — только угрожать мне. Ты был и всегда будешь варваром. Какая трагедия — я, в чьих жилах течет самая древняя и благородная испанская кровь, вынуждена терпеть такого мужа, как ты!

Молча наблюдая за ними обоими, Элизабет поняла, что Консуэла уже не раз бросала подобные упреки в лицо Рафаэлю. Ей стало жалко его. Он уловил жалость в ее глазах, и на его лице дрогнули мускулы.

— Не надо, — сказал он очень тихо, — никогда не надо смотреть на меня так.

Элизабет тут же опустила глаза, не выдержав его стального взгляда. Он ненавидит жалость и того, кто проявляет ее, с болью подумала Элизабет.

— Что здесь происходит, в конце концов? — спросила Стелла очень требовательным тоном. — Я тебя жду, Элизабет, уже сто с лишним лет. Разве служанка не помогла тебе найти наши вещи?

— Помогла. Я искала вместе с ней. Вот они. — Элизабет пыталась понять, многое ли слышала Стелла во время короткой перепалки и что она вообще думает о странном треугольнике, образовавшемся тут.

— О! Добрый вечер, донна Консуэла. Как вам понравился бал? — Стелла старалась быть любезной.

Консуэла бросила на нее злобный взгляд, а поскольку ее вообще нельзя было назвать красивой женщиной — ее портил длинный нос и тонкие губы, — в этот момент она выглядела просто уродиной.

— Я, к сожалению, не знала, что она ваша приятельница, — произнесла Консуэла непримиримо. — Но как бы то ни было, по-моему, на этом балу просто не было невульгарных дам, к тому же они лишены всяких моральных принципов.

— Что вы этим хотите сказать? — Стелла задала вопрос, явно сдерживая вспыхнувшую ярость. Глаза ее при этом сузились.

— Как будто вы не знаете, о чем я говорю? — Консуэла произнесла эти слова с откровенным вызовом. — Не исключаю, что это вы подговорили ее поступить так, чтобы я почувствовала себя униженной.

Стелла сладко улыбнулась:

— О нет, сеньора. Вы вполне в состоянии сделать это собственными силами, зачем же вам было мое содействие? Но я прошу вас избавить Бет от участия в любой ссоре, которую вы затеваете с вашим мужем.

— О, если бы это было в Испании… — Консуэла начала фразу сердитым голосом. Но произнесенное резким тоном приказание Рафаэля; «Заткнись!» — заставило ее замолчать.

Он попросил:

— Стелла, дорогая, пожалуйста, уведи эту малышку отсюда. — А потом, как бы через силу добавил:

— Прошу прощения за все, что здесь произошло.

Желтая, болезненного оттенка кожа Консуэлы покрылась красными пятнами:

— За что это ты извиняешься? Извиняешься перед ними, а не передо мной, твоей законной женой. Это я требую, чтобы все они попросили прощения именно у меня!

Рафаэль тоже побагровел и произнес ледяным тоном:

— Хватит, Консуэла. Не ухудшай и без того малоприятную ситуацию.

— О! Конечно, чего же мне еще ждать от тебя? Ты не против, когда меня унижают подобным образом, а затем равнодушно смотришь на мой позор и боль. Ты — дикарь, Рафаэль. Грязный, вороватый индеец-дикарь, как и твоя бабушка.

— Остановись, Консуэла, — произнес он очень тихо. — Остановись, пока ты еще можешь владеть собой.

— А что в противном случае? Ты меня убьешь? Тебе очень хотелось бы сделать это, не правда ли? — выкрикнула она истерически. — Я удивляюсь, почему ты до сих пор не нанял кого-нибудь из своих диких собратьев, чтобы рассчитаться со мной.

Серые глаза Рафаэля потемнели от гнева, он протянул руку и с силой сжал запястье Консуэлы.

— Я могу сделать это сам прямо сейчас. Я даже удивляюсь, почему мне это не пришло в голову раньше.

Потом, словно уже не в силах больше переносить ее взгляд и видеть рядом, он отбросил руку Консуэлы и вышел из комнаты…

Элизабет снова и снова переживала те несколько минут в гардеробе. Сейчас она сидела в мягком пеньюаре в спальне дома на Эспланада-авеню, потягивая горячий шоколад. Ее серебристые волосы падали двумя мягкими ручьями на едва прикрытую грудь. На углу постели пристроилась Стелла, в руках которой также была чашка с шоколадом.