пойманные в фокус прожекторов, просто летели своим курсом и выходили из зоны освещения, как правило после таких ночных спектаклей, были разговоры, что осколки наших зенитных снарядов не пробивали броню немецких самолетов. Так-ли это было или нет? Я не специалист по этой области, но полёт они выполняли довольно смело и хладнокровно, чувствуя безнаказанность. В дневное время, когда налетов немецкой авиации не было, откуда-то появлялись наши самолеты: облетевши все вокруг, ничего не обнаружив, улетали, а когда были налеты немцев, наших не было видно, вот такая картина обстояла в первые месяцы войны. Часть, в которую мы прибыли, занималась строительством аэродромов, сперва она находилась под Нарвой, там их порядком потревожили немецкие самолеты с воздуха, поэтому состав нашей роты принимал меры безопасности и вырыл бомбоубежище, где сверху было несколько накатов бревен, так что осколки снарядов или бомб не страшны были нам. Если налет авиации был неожиданным, то наш командир роты капитан Лярский, как родной отец обращался с нами тихим голосом и с такой душевной теплотой говорил нам – сынки встаньте возле деревьев и не двигайтесь, пока налет не закончится. Полезного здесь за «Красногвардейском» (Гатчиной, на юге от Ленинграда)) ничего не успели сделать, так как немцы продвигались так быстро, что день и ночь по дороге двигался народ в сторону Ленинграда. Это были преимущественно местные жители, они эвакуировались, как кто мог. На телегу были погружены вещи и тут же ехали малолетние дети, словно цыгане. Кто тянул телёнка за верёвку, кто тащил еду. Через некоторое время после мирного населения стали появляться легковые машины: на них отходили командирские составы – наше начальство не знало, что делать, как поступить. Вдруг откуда-то пришёл приказ немедленно отступить, артиллерийская канонада приблизилась к нам.

Теперь мы двинулись на машинах без остановок до «Царского села» (Детское село). Здесь нас разместили спать в церкви, а линия фронта двигался следом за нами. На второе утро после марш-броска немецкая авиация на бреющем проводила по нам обстрел из свинцовых пуль. Мы немного поредели после налёта. Поступил приказ следовать через город «Ленинград», а дальше никто ничем не поинтересовался, куда следуем и зачем. Это военная тайна, всем было как-то безразлично. Прибыли на Московский вокзал, разместили нас по пассажирским вагонам и под вечер поезд тронулся. Доехали до станции «Ивановская» и здесь простояли до утра, никто толком не знал в чём дело, оказалось бомбили станцию «Мга», после чего наводили порядок на путях, а затем дали зеленую улицу. Поезд, следуя по железной дороге, шёл совсем рядом от нашей деревни, но я побоялся сходить домой, думая, что я отстану от других. При том – это были последние рейсы, которые следовали с Ленинграда и в обратном направлении, так как 30 августа немцы высадили десант на станции «Мга» и отрезали «Мурманскую железную дорогу» от Ленинграда, началась блокада. Доехали до станции «Волховстрой 1», оттуда пешим строем двигались до «Старой Ладоги», одеты были в чём попало: в бушлаты, брюки и гимнастерку, всё черное, как какая-нибудь школа ФЗО (школа фабрично-заводского обучения). Нас было порядком около тысячи человек. Теперь, растянувшись в строю, двигались по Волховстрою 1. С обеих сторон дороги женщины стояли плотной стеной и наблюдали за этой пёстрой командой и платком вытирали слёзы. В ту пору было 18 лет. Многие даже не знали, куда их бедных гонят, они ещё совсем юные. Наш командир состава подавал свой голос заднему флангу – подтянитесь. Переночевали в «Старой Ладоге» и теперь путь держали на «Тихвин». Это был небольшой провинциальный город несколько километров в длину, так что за пару часов его можно было пройти от конца в конец. Недалеко за Тихвином на опушке леса, мы раскинули свой лагерь. Сперва жили в брезентовых палатках, а с наступлением холодов вырыли землянки, каждое отделение отдельно. Здесь мы взялись за работу по-настоящему, нам предстояло построить взлетно-посадочную площадку для самолетов, то есть аэродром, чтобы туда могли садиться как боевые, так и транспортные самолеты. Выворачивали деревья вместе с корнями, снимали верхний растительный слой земли, разравнивали посадочную полосу для самолетов. Работа двигалась быстро, ребята были все молодые, всё горело в руках. На питание обижаться не приходилось, всё было в норму. Мирное население было уже эвакуировано, картошка на полях осталась не копанная, свиноферму отдали военным, которые застрелили всех свиней и сдирали сало вместе со шкурой на скорую руку и выбрасывали в сторону, забирая только чистое мясо. Наши посещали эту свиноферму, топором рубили шкуры и вместе с салом приносили в часть, там всё это растопили, ешь не хочу. Кухня полевая у нас была расположена на открытом воздухе, под ёлками. Где на больших котлах варили сытные мясные щи и кашу, каждый получал свой обед из собственных котелков. Однажды днем, перед обедом дали команду – выходить строиться без котелков. Никто толком не знал в чём дело. Повели нас строем метров триста, перед нами открылась небольшая поляна среди леса. Батальон расположили полукругом, а с противоположной стороны стояли арестованные, которые в данный момент отбывали наказание в гауптвахте под конвоем. Недалеко от арестованных виднелся бугорок свежевырытой земли. Перед батальоном вышел незнакомый человек в форме командирского состава и сказал: «Внимание!», – все повернули головы в его сторону, – «Я уполномоченный особого отдела «Волховского фронта», объявляю вам приговор военно-полевого суда на бывшего солдата вашей части, который дезертировал и был задержан на расстоянии 25 километров от расположения части. Уроженец Калининской области 1922 года рождения, за измену Родине, приказываю расстрелять перед строем батальона». Все замерли, его подвели к могиле и приказали встать на колени к могильному холму. Всё время пока представитель особого отдела выступал, он не вымолвил ни одного слова. Стоял с опущенной головой, на руки были надеты наручники и шинель висела на его плечах, затем медленно опустился на колени. Никто не знал, кто будет приводить приговор в исполнение. Около арестованного стоял человек в летной форме и смотрел в совсем противоположную сторону от него, от осужденного. Как только он опустился на колени, тот мгновенно наставил ему в затылок пистолет и сделал в упор два выстрела подряд, а затем сильно пнул его ногой в спину и тот свалился в могилу. Четыре человека подскочили с лопатами и стали зарывать могилу, после этого объявили обед, мы были сильно взволнованы после увиденного, никто не прикасался к еде.

На окраине аэродрома, хорошо замаскировано, стояли зенитные орудия противовоздушной обороны. Однажды днем, низко над нами верхушками деревьев пролетела немецкая рама (разведчик), это было так неожиданно, что