поисках Брайана. Он обошел свой дом со стороны сарая и увидел Джейн. Она сидела под соломенным навесом, обхватив колени, и смотрела на возню цыплят отсутствующим взглядом. У Джеймса что-то кольнуло внутри: прежде лицо его сестры всегда красноречиво свидетельствовало о ее настроении и чувствах. По нему можно было читать, не боясь ошибки. Джеймс посмеивался над этим и считал это одним из главнейших ее недостатков. Теперь же, по нему нельзя было прочесть ничего, как на чистом белом листе. Черты лица Джейн заострились, и словно потухла внутри свеча. Джеймс ожидал от нее отчаяния и горя, слез, чего угодно, только не пустоты, в которой ощущалась глубинная нарастающая жестокость. Он никогда бы не поверил в то, что она способна на такую перемену. Несколько часов назад Джейн, найдя место, где ее не могли видеть или слышать — дубовую рощу — наревелась вдоволь и накричалась в одиночестве, ломая ветки, пока бешенство от бессилия не переродилось в известное одной ей решение. Джеймс, глядя на нее, подумал, что она, как никогда, похожа на мать.

Мысль подойти к ней, просто побыть рядом или сказать что-то периодически вспыхивала в бурлящее густом потоке других его размышлений. Джеймс был раздосадован этой неуместной навязчивостью и с облегчением вдруг обнаружил что давно миновал окрестности Дубовой улицы, дом остался далеко позади, а впереди виднелась мельница, где скорее всего и был сейчас Брайан. Спичка с шипением потухла, и едкий сизый дымок ее выветрился через пару шагов.

Брайан лежал на небольшом склоне и слушал Джеймса с закрытыми глазами. Работать на мельнице он не любил — от мучной пыли у него начинался сильнейший кашель. Брайан вообще относился к работе с презрением, к любой, с тех пор как осознал, что обязан заниматься лишь одним — семейным, делом, не боясь родительского проклятья. Джеймс сидел рядом и старался спрятаться за самого себя от солнца. Он красочно, в деталях и бессознательно чуть-чуть привирая, чтоб сильнее передать свои переживания, рассказал ему о встрече с эльфом и о приключениях отца. Заметив, что веки Брайана перестали слегка подергиваться в ответ на солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь взбитые кучи облаков, Джеймс подумал, что он спит. Кэрриган сорвал росшую рядом колючку и собрался уже засунуть ее Брайану под рубашку и надавить, когда тот предупредил его:

— Я думаю, — возможно, Брайан просто вовремя проснулся.

— И что надумал?

— Пока не знаю.

Джеймс ударил кулаком по земле, что оказалось довольно больно.

— Ты меня удивляешь последнее время… Почему не пошел с нами?

— Не захотел, да и мать отговаривала.

Брайан причмокнул.

— Если бы я тебя не знал хорошенько, я бы подумал, что ты хитрее старого лиса.

— Так что? — нетерпеливо перебил Джеймс.

— Что ты, собственно, хочешь от меня?

— Да ты слушал меня или нет, баран заспанный?

— Причем здесь бараны, — Брайан сел и посмотрел Джеймсу в глаза. Это было неожиданно, но Кэрриган тоже знал друга не первый день и взгляд не отвел.

— Вот если, к примеру, все, что ты сейчас рассказал — сущая правда. Не… Я верю, только ты недавно уверял меня в своих искренних чувствах к Мэг — отошло, не правда ли? Не знаю, вдруг это был солнечный удар, или, ну… Ты вообще подвержен, я бы сказал, впечатлениям, наверное, это от матери. То дракон померещится, то лесной дух. Не будем сейчас в верю — не верю, хорошо? Я тебе чем могу помочь?

— Уходить надо отсюда, старина, быстрее. Нельзя доверять этим ожившим трупам — не сегодня — завтра плотина рухнет, и все будет, как я тебе сказал.

— Куда?

— Как куда? На поиски древнего города.

— Да, да… — Брайан рассеянно теребил траву, — Бен бы сказал: такой шанс не каждому выпадает — вершить ход истории, спасти мир, его нельзя выкинуть в навоз.

— Бена больше нет.

— Ты почем знаешь? Ведь твой эльф сказал, что среди мертвых его нет.

Джеймс промолчал.

— Куда идти, Джим? Это невозможно, это просто мечты, нереальность. Ты знаешь, сколько людей за прошедшие века уходили на поиски Миклагарда — видно не нашли. Они плохо кончили, Джим. Зачем идти? Я не могу, я не могу принять и поверить во все то, что ты сейчас рассказал. И потом, я в любом случае, не из тех, кто способен выполнить это. Зачем же идти? — Брайан отвернулся и на тон ниже продолжил:

— У нас, видно, разные дороги, Джим. Ты, ты другой, ты на половину из другого теста, кто его знает, ты можешь с этим справиться. Я — вряд ли. Я не могу так все бросить и сорваться куда-то, не зная даже дороги. Мне надо все обдумать, взвесить. Нет, у меня семья, они же не пойдут за мной. Хозяйство… я совсем не так представлял свою жизнь. Идти… А если не получится, Джеймс? Ты готов принять это, что ты не сможешь, и жизнь Хэйлстоуна рухнет потому, что ты не сдюжил? Смерть придет за твоими близкими, а ты не смог? Готов? Я лучше останусь рядом, и вместе с ними увижу конец. А сомнения, а долгие сомнения в дороге? — он помолчал, — нет, мое будущее среди этих лесов и полей, что бы ты не говорил, Джим, я верю: еще многие и многие века в Хэйлстоуне будут отмечать праздник урожая, и я хочу быть здесь.

— А что, у тебя открылись радужные перспективы? — сухо заметил Джеймс.

— Радужные — нерадужные, тебе— то терять нечего. Без обид, конечно…

Джеймс инстинктивно отодвинулся и сжал зубы.

— Я понимаю, это очень важно, что ты говоришь. Мне жаль, Джим, я надеялся еще долго с тобой не расстаться, — Брайан снова прервался, — Знаешь, это правильно, это чувствуется, что ты появился в этом мире не кукурузу растить, не просто так… — Джеймс прекрасно понимал, что это слова утешения и поддержки, и ему стало невыносимо. Одновременно с этим, он все отдал бы, чтоб сказать: «Да ладно, старик, я пошутил, это все не всерьез. Забудь, а ты поверил» и все было бы как раньше. Джеймс почувствовал, что теряет контроль над собой и стоит у черты, за которой его поведение могло стать смешным и бессмысленным. Он проклинал все и ругался как мог про себя. А еще день такой солнечный, и облака эти, будь они неладны! Джеймс, не раздумывая, превратился бы в последнего шута и переступил бы через все черты мира, если б это могло что-то изменить. Он не один год знал Брайана, целых 17, если считать несознательный возраст.

Пока Брайан искал новые и