ходу. И сейчас, мысль пойти на поиски древнего города вдвоем с Биллом Кэрриганом представлялась ему абсурдной. Такой человек, как Уильям часовщик по определению не сможет выполнить этот долг, думал старый Эдд, мысленно прикрывая свою личную неприязнь к нему. Все в Кэрригане было ему, мягко сказать, не близко. Нутро Фортейла так и переворачивалось, заслышав даже издалека научные объяснения Уильяма всем основам жизни. Эдд был не силен в знаниях и не очень умел правильно выстроить речь, поэтому, единственное, что он мог — разбить о голову Билла стул — он себе не позволял, считая себя выше таких варварских методов. Он наносил вред исключительно вещам.

Билл Кэрриган же не придавал никакого значения Эдду, как личности или как плотнику, он был для него частью неодушевленного мира, стихийным бедствием.

После первого холодного отказа, мистер Фортейл впал в уныние. Еще одного шанса жизнь ему точно не даст. Занятно бывает, как судьба порой сводит дороги совершенно разных и даже враждующих людей, не оставляя им иного пути. Она любит пошутить!

Билла переполняло негодование. Факты и аргументы, столь веские и неопровержимые для него, другим казались ерундой, и он не мог взять в толк, почему, и не умел простить им другую точку зрения. Все они были близорукие глупцы. Что-то здесь было все-таки от обиды. Билл прекрасно знал, что и как о нем говорят, но никогда прежде это не представлялось ему таким реальным. Доходящие до нас слухи могут, конечно, перепачкать наше внутреннее укрытие нечистотами, но мы затеем генеральную уборку, и все. Ничто не возымеет более отрезвляющего действия, как сказанное вам в лицо. Совсем чуть — чуть здесь еще была гордость за свою избранность, уже не казавшуюся Биллу случайной. Все это, естественно, перечеркивало возможность другого отнюдь не безосновательного мнения. Такой поворот всегда прибавляет сил: это не нас отвергают, это мы восстаем против обыденности и серости сложившейся вокруг нас жизни. Почему-то столь страстное противодействие появляется в тех людях, от которых меньше всего ждешь. И это не бездумное горячечное отторжение, это полная уверенность своего превосходства, которую почти никогда нельзя потом сломать.

Уильям пришел домой и впервые отметил огромную разницу между своим домиком и «домом с зеленой крышей». Он почувствовал запах: на кухне Энн чистила рыбу.

Ее руки были в мелких чешуйках, кое-где они поблескивали на переднике и шее. Билл сел, положив руки на колени, как не свой, или робея отчего-то.

Последние 2 дня на него словно лили ведрами ледяную воду, и он постепенно просыпался от повседневной спячки. Вы никогда не замечали, что старый починенный мотор работает как-то радостнее, чем новый, преданнее что ли, в благодарность, напрягая все свои оставшиеся силы? Так и мозг Билла осваивал одно за другим забытые направления и набирал темп.

Он смотрел на Энн. Билл очень давно на нее не смотрел, он себя-то в зеркале мог не всегда узнать, но в отношении женщины — это совсем другое. Это страшно, как год за годом тебя не замечают, а потом вдруг — раз, и ты оказывается постарела на 20 лет.

Билл смотрел на Энн.

Все было в ней обычно, собранные волосы, чтоб не попали в пищу, простое платье, чтоб не испачкать хорошее, погрубевшие руки. Сосредоточенное лицо, но Биллу оно показалось печальным. Она продолжала молча потрошить рыбу, выдерживая характер, так как все еще злилась на него за выходку на празднике.

В глаза мертвой щуки Уильям не решился взглянуть.

У Билла выступила испарина. Как ей сказать? Что ей сказать? Если она отнесется к этому так же как все эти жалкие людишки, он же не сможет от нее отмахнуться. Уильям своим существом, пульсирующем под кожей, чувствовал, что это самый важный миг. Что бы ни было — ее, вот только ее слово, и все будет решено, даже если он потом воспротивиться, именно сейчас самая страшная точка, разрыв в которой равноценен полному поражению до начала игры. Конечно, он не обдумал все это, его ум метался как в клетке, натыкаясь на третьесортные бесполезные и неважные сейчас мысли. Но если бы его спросили потом, он бы ответил: «Да, тогда все и решилось».

— Энн…

Она победоносно улыбнулась: он первый начал…

— Энн, мне надо тебе что-то сказать.

Она повернулась, и, встретившись с ее темными глубокими глазами, он почувствовал себя увереннее, положил руки с локтями на стол и набрал побольше воздуха.

Пока он говорил, Энн то краснела, то бледнела, то вытирала руки о передник, то принималась чистить приготовленную уже рыбу, потом села напротив него и тихо вздыхала.

Когда Билл закончил обосновывать необходимость своего ухода и рассуждать и предстоящих в связи с этим хлопотах, она спросила:

— Так ты уходишь от меня?

Уильям опешил. Он даже не понял всего смысла этого вопроса.

— Я же объяснил тебе, мне предстоит очень важное дело, я его выполню и вернусь, и опасность исчезнет… — он взъерошил волосы, и как жаждущий в пустыне надеялся на воду, воду одобрения и поддержки.

Эта фантастическая способность избирательно воспринимать информацию! Нам даже не придумать никогда, как наши слова истолкуют те, кому они были сказаны, что из всего моря слов можно выбрать именно эти за опорные точки, и только это понять. Какое вавилонское смешение языков! Но Энн все же не была глуха и прекрасно поняла все, о чем говорил Билл, он, правда, не знал, на каких словах у нее екало сердце, что конкретно причиняло ей боль.

— Энн, послушай…

— Все, — она обвела рукой пространство вокруг кухонного стола, — вся наша жизнь — так легко ты ею жертвуешь, — ее голос сломался, — так мало все это ценишь! Я всегда знала, что ты ненормальный, что ты вот за такую идею, за мираж бросишь меня и унесешься. Твоя проклятая наука! А я так старалась, я столько сделала, чтоб ты ни о чем не думал, кроме нас и нашего дома.

— Я не понимаю тебя, причем здесь наука, Энн?

— Видно никакие чары не могут привязать Билла Кэрригана, — она горько усмехнулась, и он увидел что-то совсем незнакомое, промелькнувшее на ее лице.

— Что ты? О чем? Я же за нашу жизнь борюсь. Я должен это сделать, чтоб спасти город, чтоб спасти наш дом…

Он так удивлялся, что она руководствуется совсем иными измерениями, и не мог понять, что происходит.

— Энн, вам нельзя здесь оставаться! — ему на ум пришло давно зревшее решение.

— Вы должны отправиться со мной, все, ты, Джейн, Джеймс, вдруг что случится. Надо уходить, — он еще