Пора было сматываться. Дуракам одна дорога, а мне другая. Бен Ганн сам по себе. Бен привык о себе заботиться, чтоб никто не мешал, под ногами не путался. Пока они спорили, я полез дальше, в траву и кустарник. Уж лучше разодрать шкуру в чаще, чем остаться на ужин. Главным блюдом.

Спорщики не заметили моего исчезновения. Упрямые тупицы вообще перестали что-либо замечать, кроме своих доводов. Я был уже далеко, когда раздались крики и шум борьбы. Ничего другого я не ожидал, с безрассудным таким-то поведением…

Бен Ган не пропадёт. Он просто исчезнет, увязнув в этой чащобе. Или на обед четвероногим достанется. Тут наверняка есть пумы или другие любители мясца, помимо каннибалов.

Я решил дождаться рассвета. Утром голова посвежее, лучше соображает. Да и дорогу видно. А то я и взаправду, едва глаза себе не выцарапал в этом кустарнике.

А когда рассвело, то оказалось — до побережья оставалось шагов двадцать… Я спал, скорчившись на жесткой земле, переплетённой корнями, отдавливавшими бока, в то время, как до мягкого песочка оставалось всего ничего… Я осторожно выбрался на открытое пространство. Всё тихо, никого.

Как быть дальше? От моих товарищей, скорее всего, только косточки остались. Так что стоило уносить ноги подальше. Вот только, в какую сторону? Если это материк — стоило двигаться вдоль побережья, пока не наткнусь на цивилизованных людей. А если остров? Обходить его по кругу, пока не попадусь на глаза туземцам? Благодарю покорно.

Стоило разведать, где я всё-же нахожусь. Надобно всё-таки идти вдоль берега, наблюдая, не поведёт ли меня по кругу. Если всё время будет уводить влево — я на острове. Тогда придётся искать лодку или пирогу, и плыть дальше, на запад, к материку.

В животе заурчало. Надо бы подкрепиться. Я осторожно выбрался на отмель, надеясь поискать моллюсков. Фрукты-ягоды, незнакомые мне, пробовать не хотелось.

Однако позавтракать мне было не суждено. Как только я вошёл в воду по колени, как сзади раздалось картавое на ломанном английском:

— Идти! Тихо…

Я замер… Вот только — же озирался, никого поблизости не было. И вдруг голос за спиной. Демоны, не иначе…

Я осторожно обернулся. Позади стояло полуголое существо дикарского племени. Тёмное, с пухлыми губами и сверкающими глазами, обвешанное таким количеством разнообразных побрякушек, что удивительно было, как его шея не сломится. На голову его была нахлобучена широкополая шляпа, причём задом наперёд, судя по пряжке и перу, свисавшему на глаза. Вместо копья дикарь держал в руке корягу, более подходящую для чесания спины, чем для боя. Коряга была обвешана перьями, куриными лапками и косточками, и украшена грубой резьбой.

«Никак шаман» — подумал я, стоя, как истукан по колени в воде.

— Идти! — снова приказал дикарь, гостеприимным жестом поведя рукой в сторону берега. Он широко улыбался, показывая острые зубы.

В руках дикаря была палка, или посох, или как оно там называется. Оружие не ахти какое, но уж куда получше голых рук. Пришлось подчиниться.

Я собирался дать стрекача, как только ступлю на твёрдую землю. Но не тут то было. Дикарь перегородил дорогу так, что бежать мне оставалось лишь в сторону деревни. Или прорываться мимо его дубинки. Чего уж больно не хотелось.

Как вообще это чудо в ожерельях, с браслетами на руках и ногах, смогло подойти ко мне неслышно? Или это я бдительность потерял?

Пришлось подчиниться приказу и идти. Но не обратно в деревню. Наоборот. Дикарь не преграждал мне путь, он его предлагал. Повернувшись ко мне спиной, он пошёл вперёд, указывая дорогу. Можно было развернуться и броситься наутёк. Но я замешкался. Во мне проснулось любопытство — черта, приводившая меня к ситуациям, не всегда благоприятным для здоровья.

Поведение дикаря было более добродушным, нежели угрожающим. Это не могло не тревожить. Не псих ли он? Но между тем было и интересно. Как бы там ни было, туземец знал английский, по меньшей мере, несколько слов. Можно было попробовать с ним объясниться. Узнать, где я, а где поселения белых людей. Может, он мне поможет вернуться к цивилизации, этот добродушный людоед.

Узкими петляющими тропками мы прошли сквозь дикие заросли и вышли на полянку на вершине холма в тени раскидистого дерева, названия которого я не знал. Моим глазам открылась хижина. В отличие от хижин в поселении, она не была сплетена из лозы и глины. Она была сложена из камня, крытого широкими листьями на шестах, связанных конусом наподобие индейских вигвамов.

Внутри было сухо и прохладно. Мягкие листья являлись ложем, широкий камень — столом. Вот и всё убранство, не считая всякой мелочи, развешанной по стенам. Странной мелочи, не из сего мира. Смутное беспокойство зашевелилось в груди.

То были вещи европейцев…

Я попал в гости к людоеду, собиравшему диковинки. Удивительно, что стены его жилища не были украшены человеческими головами, подобно трофеям в охотничьем домике.

Дикарь показал себя радушным хозяином. Он предложил обед и питьё — сладкий напиток, немного горький. Выпив, я вдруг подумал — не отравлен ли он. Да нет, где уж там. Кто станет свой ужин отравой пичкать?

Дикарь улыбался, наблюдая, как я ем. Не верилось, что этот человек может убивать и пожирать себе подобных. Уж очень он добродушным выглядел. Смотрел, как бабушка на внука, уплетающего пироги.

Когда я подкрепился, радушный хозяин принялся хвастать своими трофеями. Несколько предметов одежды, в основном рубахи; кувшин, жестяная кружка, пара бутылок. Пуговицы, вилка, стекло от подзорной трубы… В основном мусор, ничего стоящего. Но с какой гордостью и умилением показывал этот дикарь предметы своей коллекции. Некоторые экспонаты он называл английскими словами, коряво, но безошибочно. Я пытался спросить, откуда он знает язык, но дикарь меня не понял. Вероятно, он знал только отдельные слова.

Ещё особой гордостью туземца был ящик, с аккуратно уложенными в нём одеждами. Потрёпанными, выцветшими, однако заботливо вычищенными. Я не спрашивал, что случилось с их прежним хозяином. Наверное, стоило поискать косточки вокруг хижины. Следуя тем же размышлениям, я решил сегодня не спать. А лучше подождать, пока уснёт туземец, а потом по тихому отойти подальше и заночевать где-нибудь в лесу. В большей безопасности среди диких зверей, нежели средь себе подобных плотоядных.

Мой новый знакомый оказался хорошим парнем. Он не был шаманом, как мне подумалось раньше. Ни побрякушек колдовских, ни трав, ни зелий в доме. Просто он был отшельником. Изгоем. Его знания слов не хватало, чтоб объяснить причину своего изгнания. Зато он очень хорошо показал знаками и восклицаниями, чем забита его голова.

Он мечтал побывать в землях белых людей. От кого-то он наслушался рассказов о чудесах цивилизации, об огромных, в несколько этажей, домах. О запряжённых лошадьми повозках на булыжных мостовых. И о красивых статуях и картинах.