– А то, что прислуга должна знать свое место, и ты не должна ей потакать.

– Моя мама никогда бы так не сказала, – сверкнула на нее глазами Анюта.

– А меня не интересует, что сказала бы твоя мать, – выпалила рассерженная мадам Шадрина. Однако, увидев исказившееся лицо падчерицы и то, каким оберегающим жестом домоправительница положила руку на плечо девочки, видимо, поняла, что малость переборщила, и сменила тон: – Ну, прости, я не хотела тебя обидеть, я просто не понимаю, почему ты все время якшаешься с прислугой – то с кухаркой, то с сиделкой.

– Доча, – вдруг подала голос Ксана, продолжая лузгать семечки и раскачиваясь, – гляжу на тебя и диву даюсь, как ты у меня скоро барыней-то заделалась!

– Мама, – зашипела Галина Герасимовна, покрываясь красными пятнами, – а вы-то куда лезете, кто вас спрашивает?

– А нихто, – спокойно ответила Ксана, аккуратно закрывая фунтик с лузгой и пряча его в карман спортивных штанов, – да ты хоть за президента замуж выйди, а я все равно твоя матерь и не позволю тебе так с людями обращаться. Ты, доча, быстро забыла, как дома за поросями ходила и бураки полола… Да и на што тебе бассейн? Ты ж после того, как в детстве в Дону тонула, к воде близко не подходишь. Так что иди отседова и не порть людям настроение.

– Да что вы такое, мама, говорите, – завизжала хозяйка поместья, позабыв о хороших манерах, а заодно и об окружающих. – Когда это я бураки полола? Да я из дома в пятнадцать годов уехала! И вы мне, мама, не указ. Здесь я хозяйка, и все будет так, как я сказала. А не нравится, собирайте сумки и укатывайте в свою Злодейскую навоз месить…

– Накося, выкуси! – Ксана соорудила из пальцев фигу и продемонстрировала ее дочери. – Не ты меня приглашала, не тебе меня выгонять!

Это был явный нокаут. Почувствовав, что «теряет лицо», мадам Шадрина, изящным жестом коснувшись лба, простонала:

– Ну, вот у меня опять голова разболелась.

– Хотите, я вам массаж сделаю, и боль пройдет? – спросила я невинным голосом, накидывая на плечи полотенце.

Хозяйка поместья молча обожгла меня испепеляющим взглядом и удалилась, заботливо поддерживаемая под локоток подлизой-горничной.

Ксана задумчиво смотрела ей вслед, а потом повернулась ко мне.

– Ты, Лиза, на мою Галю не обижайся. Она девка добрая, только ей богатство мочой в голову вдарило. Вот она и чудит…

– Я думаю, – встряла Агнесса, – что Галина Герасимовна еще не совсем освоилась в роли хозяйки дома, поэтому иногда нервничает и вследствие этого не всегда адекватно реагирует на ту или иную ситуацию.

– Интересно, что будет, когда она освоится? – зло хмыкнула Анюта, грызя ноготь.

– А ничего не будет, – улыбнулась Ксана. – Подергается да успокоится. Поймет, что как ты с людями, так и они с тобой… А ты, Анютка, тоже хороша! Видишь же, что мачеха молодая, не в своей тарелке себя чувствует, боязно ей у вас. Так ты ей поспособствуй, помоги в семью войти. А ты только на нее глазами зыркаешь и ногти грызешь… Ведь она же не виновата, что твоя мать так рано богу душу отдала…

Я почувствовала, как напряглась Анюта, и легонько шлепнула ее по затылку.

– Пожалуйста, иди переоденься, а то простудишься.

Анюта посмотрела на меня, я сурово сдвинула брови, и девочка, закутавшись в махровое полотенце, убежала к себе.

Ксана, сообщив, что у нее после семечек разыгрался аппетит, отправилась в кухню, чтобы, по ее словам, перехватить какой-нибудь кусочек. Агнесса подождала, пока я соберу вещички, и мы вместе с ней пошли в дом.

– Знаете, я как-то неловко себя чувствую, мне, наверное, стоило более подробно проконсультироваться у вас, как себя здесь вести, я ведь никогда не работала в частных домах и не знаю, что можно, что нельзя и нужно ли делать «ку!» перед хозяйкой дома.

– Лиза, какое «ку!»? Шадрины не чатлане, – обрадовала меня домоправительница знанием первоисточника, – не новые русские, а нормальные интеллигентные люди, которые требуют от обслуживающего персонала только выполнения прямых обязанностей. – Агнесса Николаевна наклонилась, подняла брошенную на лужайке куклу Барби, отряхнула ее и положила на качели. – Галина Герасимовна, сами понимаете, другое дело, – она человек простой, необразованный, да и женился на ней Антон всего лишь три месяца назад, поэтому я разделяю мнение Ксении Викторовны, что такой стремительный взлет по социальной лестнице несколько травмировал психику ее дочери.

Все это она говорила ровным спокойным тоном, без раздражения и скрытого ехидства, просто констатируя факты.

И тут я вспомнила, что хотела ей сообщить еще утром.

– Да, я совсем забыла вам сказать: этой ночью Вере Дмитриевне явилась покойная Мария Эрнестовна.

Домоправительница побледнела, пошатнулась, ухватила меня за плечо, и я испугалась, что она сейчас упадет в обморок.

– Вы что такое говорите! – воскликнула она, и глаза ее наполнились мистическим ужасом.

– Да нет, не волнуйтесь, ничего сверхъестественного. – И я живописала ей ночное происшествие и показала клочок розовой кашемировой ткани.

Выслушав мой рассказ, Агнесса Николаевна облизала пересохшие губы и приказала:

– Пойдемте со мной.

Мы поднялись на лифте в мансарду. Большую ее часть занимал зимний сад, но слева была небольшая комната типа кладовой, плотно уставленная стеллажами и шкафами. Впритык к скошенной стене стоял вместительный старый комод. Агнесса Николаевна открыла его нижний ящик, порылась в нем и вынула большую розовую шаль из тонкого кашемира с серебряными узорами. Когда она ее развернула, стало видно, что из одного угла шали был вырван небольшой клок. Я приложила к ткани найденный мной лоскуток, он точнехонько подошел к порванному месту.

– Вы кому-нибудь еще рассказывали про… привидение в шали?

– Нет, никому. Только вам.

Домоправительница положила шаль на место, закрыла комод и оперлась на него спиной.

– Не знаю, что и подумать…

– Скажите, кто, кроме вас, знал о том, что шаль хранится в этом комоде?

– Только я и Вера Дмитриевна.

– Значит, Галина Герасимовна не знала?

– Нет. Она вообще про эту шаль ничего не знает.

– А ее горничная?

– Тоже нет. И потом непонятно, кому и зачем понадобилось устраивать все это представление?

– Не знаю. Хотя предположить могу: сильный стресс у человека, перенесшего инсульт, способен вызвать второй удар…

Агнесса Николаевна резко повернулась ко мне.

– Вы хотите сказать, что кто-то хотел навредить Вере Дмитриевне?

– Не исключено.

– Но почему? Вера Дмитриевна никому ничего не сделала плохого!

Я не стала отвечать на этот вопрос, потому что не знала, что ответить, и, в свою очередь, задала свой: