Монтойя отстранился от нее и мгновенно исчез в темном углу. Дверь за спиной Амелии распахнулась и оттолкнула ее. Повернувшись, она увидела незваных гостей.

– Милорд, – присела она в реверансе.

Мрачный Уэр вошел в комнату.

– Что вы здесь делаете? Я обыскал весь дом. – Он пристально посмотрел на нее, и его губы сжались. – Вам есть, что мне сказать, не так ли?

Она кивнула и протянула ему дрожащую руку. Он вывел Амелию из комнаты, на минуту задержавшись в дверях, чтобы оглядеться. Не заметив ничего подозрительного, он увел ее от Монтойи, увел в будущее, в котором стало намного меньше порядка, чем всего лишь несколько дней назад.

– Вот и все, – сказала Амелия, вертя в руке чайную ложку.

Граф Уэр прекратил нервные движения своей невесты, накрыв ладонью ее руку.

– Не надо так волноваться, – тихо сказал он, перебирая в уме все, что она ему рассказала.

– Вы не сердитесь? – Ее зеленые глаза смотрели на него удивленно и настороженно.

– Я недоволен, но не сержусь. – Он грустно улыбнулся и удобнее уселся в кресле.

Они сидели на террасе в доме Сент-Джона и пили чай, как обычно перед традиционной конной прогулкой по парку. В ожидании разговора с Амелией Уэр провел несколько тревожных часов. Он знал, как выглядит женщина после жаркого свидания, и поскольку признание Амелии подтверждало его подозрения, то его огорчило это.

– Я не знаю, что делать. – В ее голосе звучала безысходность. – Боюсь, я в полной растерянности.

– А я боюсь, что не смогу вам помочь, – признался он. – Мы друзья, дорогая, но я, прежде всего мужчина. Мне не очень приятно слышать о ваших чувствах к этому незнакомцу, о чувствах, которых вы не испытываете ко мне.

Она сжала его руку и покраснела.

– Сейчас я сама себе не очень нравлюсь. Вы дороги мне, У эр. Всегда были дороги, вы не заслужили, чтобы я с вами так поступила. Я молю Бога, чтобы ваше доброе сердце простило меня.

Он задумчиво смотрел на дальний сад. Едва ли можно было так назвать пустое пространство вокруг дома Сент-Джона. Только низкие бордюры цветов смягчали суровую пустоту огромной лужайки.

– Я прощаю вас, – сказал Уэр. – И восхищаюсь вашей честностью. Будь я на вашем месте, сомневаюсь, что у меня хватило бы мужества рассказать все. Однако я не могу допустить, чтобы моя невеста вела себя подобным образом на глазах у других.

Она кивнула, как провинившаяся школьница. Как бы ни было необходимо осудить ее поступок, Уэру это не доставляло удовольствия.

– Вам придется решать, Амелия, раз и навсегда, хотите вы выйти за меня замуж или нет. Если вы предпочтете продолжать наши отношения, вы должны вести себя прилично. – Уэр встал и повел плечами, снимая с них напряжение. – Черт побери, мне не нравится, что вас словно принуждают выйти за меня замуж.

Амелия тоже встала, ее юбки с цветочным узором упали красивыми складками.

– Вы сердитесь. – Она подняла руку, предупреждая его ответ. – Нет. Я понимаю. Вы имеете на это право. Если бы так поступили вы, я бы ужасно рассердилась.

Высказавшись, она подошла к мраморной балюстраде. Он шагнул и встал рядом с Амелией, спиной к лужайке.

Как всегда, Амелия была очень хороша. Ее темные волосы были свободно уложены в напудренные локоны, падавшие на плечи. Кожа белая, как молоко, глаза – зеленые, как нефрит, губы – красные, как густое вино. Однажды он пошутил, что она единственная женщина, о которой он думал в поэтической прозе, и она смеялась вместе с ним над тем, что назвала его «фантазиями». Это он говорил только ей.

– Если мы поженимся, – тихо спросила она, – вы не будете изменять мне?

– Это зависит от вас. – Он внимательно посмотрел на нее. – Если вы будете лежать в моей постели и просить поскорее покончить с этим, вероятно, буду. Я люблю ласки, Амелия. Я жажду их. Я не откажусь от чувственного удовольствия даже ради жены.

– О. – Она со вздохом отвела глаза. Налетевший ветерок прижал туго завитой локон к ее нежной обнаженной коже между шеей и плечом. Она дрожала, но не от холода, а от овладевшего ею чувства. Уэр заметил это, как всегда замечал все, что касалось ее. Амелия была чувственным созданием, не лишенным воображения. Он ценил в ней это и был осторожен, стараясь не злоупотреблять этими ее качествами, в ожидании дня, когда она будет принадлежать ему и он научит ее проявлять чувственность. Проявлять только с ним одним.

Теперь ему придется о многом подумать.

– Я верю, что мы сможем доставить удовольствие друг другу, – сказал он, играя ее пальцами, лежавшими на парапете. – Думаю, наша с вами близость может быть больше, чем будничная обязанность, но это только если вы полностью раскроетесь передо мной. Никакой стыдливости, никакой сдержанности. Если наша супружеская постель станет желанным местом, я не стану искать другого. Я не стремлюсь одерживать победы. Я просто хочу получать от этого удовольствие. Если я могу получать его с одной женщиной, тем лучше. Меньше труда.

Грубая откровенность, как он заметил, неприятно поразила Амелию, но эти слова правильно определяли его любовь к чувственным удовольствиям, и хорошо, что она узнает об этом сейчас. Тогда не надо будет шарить руками, ворча в темноте. Тогда будет светящаяся, порозовевшая, покрытая потом кожа и долгие часы.

– Значит, такова страсть в спальне? – спросила она, проявляя, кажется, искреннее любопытство. – Инстинкту животного дается воля? И больше ничего не присутствует в этом процессе?

Он не сразу понял ее вопрос:

– Вы имеете в виду взгляды, которыми ваша сестра обменивается с Сент-Джоном? Или то, как Уэстфилды смотрят друг на друга?

– Да. Они ведут себя неприлично, и все же в этом есть романтика.

– Не вы одна видите такие нежные чувства и защищаете их. – Любопытство в ее глазах вызвало у него улыбку.

– А вы?

Уэр пожал плечами и, прислонившись к балюстраде, скрестил на груди руки.

– Временами. Но я не жалею и не страдаю от их отсутствия. А вот вы, думаю, страдаете.

Будучи честной, она кивнула.

– Я вижу, что мои откровенные старания добиться вас были напрасными, – размышлял он вслух. – Я полагал, несчастный конец вашей первой любви заставит вас оценить более… земные отношения. Но вы хотите совсем другого, не так ли?

Она отошла от него и стала в волнении расхаживать по террасе. В такие минуты она напоминала ему посаженную в клетку кошку, метавшуюся от тоски.

– Я не знаю, чего хочу, в этом-то все и дело. – Взгляд, брошенный на него, приковал Уэра к месту.

– Я удовлетворен. Не объясняйте ничего.

– Вы действительно удовлетворены? – с сомнением спросила она. – Или просто считаете, что в вашем положении больше не на что надеяться, кроме дружбы?