– В смысле? – Игорек нащупал в кармане спортивных штанов банковскую карточку.

– Не нужен будет адвокат, чтобы тебя отсудить у этой… А вот ей придется несладко! Ее проблемы неисчерпаемы. А потом я ей и еще подбавлю.

Отец громко хлопнул в ладоши, отодвинул сына от входа и пошел в ванную.

– В смысле, подбавлю, па? – семенил за ним по пятам Игорек.

– Она нам заплатит!

– В смысле, па?

Он ничего уже не понимал. И путался в своих мыслях все сильнее. Маму жалко, себя жалко, отца не понять.

– Она заплатит все судебные издержки – раз. А потом… Потом станет платить нам алименты, сынок! Не я ей, а она мне!!!

И отец громко захлопнул дверь ванной у него перед носом.

Пока он принимал душ, брился, чистил зубы остатками, выдавленными из съежившегося тюбика зубной пасты, Игорек успел одеться, собрать учебники, тетради, дневник, авторучки. Обул вычищенные с вечера ботинки, натянул куртку и встал у порога ждать отца.

– О! Ты уже готов? – удивленно воскликнул тот, вырываясь из ванной в одних трусах. – А я вот замешкался. Ты это, Гога, иди один. Мне тут… Дело, короче, есть. Без проблем?

Проблем не было! Какие проблемы, кроме проливного дождя и пустого желудка сына?! Обещал же заехать в кафе и позавтракать полноценно. Забыл? А ему что делать? Если самостоятельно завернет в кафе, то опоздает на уроки, до школы-то было четыре остановки на автобусе, которого жди не жди, не дождешься вовремя.

Игорек ушел, громко хлопнув сначала входной, потом подъездной дверью. Выскочил на улицу под весенний ливень без капюшона. Но потом, в три минуты промокнув до воротника рубашки, натянул все же капюшон. Отец все равно его не видит сейчас, пожалеть не сумеет и уж усовеститься тем более.

Автобус, как ни странно, пришел вовремя. И в кафе он успел забежать, и на уроки не опоздал. Правда, поесть не получилось. Пин-код отец ему так и не сказал…

Аня стояла в школьном фойе и сквозь мутное от дождя окно высматривала на улице сына. Вчера вечером Володин так и не пришел к ней. А она ждала! У нее было столько вопросов, столько проблем, которыми поделиться было ну совершенно не с кем. Даже Ирка – надежный верный человечек – вчера пробубнила:

– Отвали, подруга, некогда, страсть!

И отключила телефон, вот зараза. Ирка была навеселе, голосов в трубке Аня насчитала с дюжину. И большей частью мужские. Так что ей явно было не до задушевных бесед с подругой.

А поговорить так хотелось, так хотелось. Позвонила сыну, поговорили. Она спрашивала, он отвечал. Вяло отвечал, настороженно. Как на допросе! А она очень скучала по нему, очень. Трубку когда повесила, придумала себе, что он голодный, и расплакалась.

– Игорь! – Она рванула к нему при встрече излишне торопливо, излишне порывисто. Опомнилась, приостановилась, нарвавшись на его настороженный взгляд. – Привет, сынок. Как дела?

– Привет, мам, – тихо отозвался сын и тут же принялся оглядываться, чтобы не засветиться перед пацанами за свиданием с матерью. – У меня все нормально. А ты как?

– Я?

Она удивилась. Он редко спрашивал о ее делах. Раньше редко. В последнее время почти никогда. Неужели и до него дошли слухи о тучах, что сгустились вокруг нее? Скорее всего, дошли. И что он по этому поводу думает? Как отнесся? Пожалел? Позлорадствовал?

– Я? Мне плохо, сынок, – вдруг призналась она тихим слабым голосом и глянула на него несчастно. – Все как-то навалилось… Ты, наверное, уже слышал?

– Да кое-что.

Игорек швырнул рюкзак на пол под окном, начал расстегивать куртку.

Маму сделалось жутко жалко. Аж в носу защипало, как жалко. Она была сейчас трогательно хрупкой. И еще более красивой, чем раньше. Тонкая белая кофточка и темная юбка под неожиданно высокие каблуки. Ей все так шло. А смотрела на него, как сквозь эту чертову кисею. Опять он вспомнил! Мама что, плакать собирается? Как погода за окном? Только не здесь, блин! Только не при ребятах!

– У меня неприятности, Игорек, – проговорила она, чуть отворачиваясь и поднимая подбородок вверх, боялась, наверное, что слезы прольются. – Как бы не уволили.

Если маму уволят, алиментов отец не дождется, вдруг мстительно подумал Игорек и тут же устыдился.

Он на чьей стороне-то вообще?!

И тут же послал вдогонку: а ни на чьей, на своей собственной. И эта сторона теперь ему диктует пожалеть маму. Он же любит ее, хотя опека ее чрезмерная и его временами напрягает. Пока отец дико занят, занят до такой степени, что забывает продиктовать ему пин-код, а потом не отвечает на звонки, он возьмет и пожалеет маму.

– Мам, ты это…

Он опустил голову, подхватил с пола рюкзак, взвалил его себе на спину. Затем покусал нижнюю губу, продумывая до мелочей каждое слово, которое должен ей сейчас сказать. Это должны быть хорошие правильные слова, которые ее поддержат. Но ни в коем случае нельзя дать ей понять, что он сдался. Никаких авансов!

Так проорал ему отец вслед, когда он выходил из его квартиры: «Никаких авансов этой Нюрке!!!»

– Мам, ты не расстраивайся. Все наладится, мам.

Он глянул на нее исподтишка. Мама не плакала, уже славно. Смотрела на него жадно, будто ощупывала. Понятно, скучает.

– Ты правда так думаешь? – Она кротко улыбнулась.

– Да сто пудов, мам! – улыбнулся он ей в ответ, и снова захотелось, как давеча утром, уткнуться ей в плечо и пожаловаться все равно на что. – Все устаканится.

– Устаканится, – повторила она и вдруг сказала не к месту: – А я вчера твоих любимых котлеток пожарила с грибами.

– Зачем? – удивился он и звучно сглотнул слюну.

Таких котлеток с грибами никто не мог готовить, кроме мамы. Он сколько в разных ресторанах ни заказывал их, когда они с отцом обедать туда заезжали, ничего общего. Мама готовила их особенно.

– Меня же там нет, – пробубнил он и тут же струсил, тут же понял, что может продать свою независимость и неприкосновенность за пару котлет.

– А тут ты всегда, – тихо произнесла она и приложила руку к сердцу, а потом к виску. – И тут ты всегда. Может, зайдешь сегодня, а? Ненадолго. На часок?

Если отец будет по-прежнему недоступен, ему ничего и не остается. Игорек разозлился. Не станет же он сидеть возле пустого холодильника с банковской карточкой, полной денег? Нет, конечно.

– Может быть, мам. Потом созвонимся, – вдруг уступил он.

И понял, что совсем при этом не чувствует себя слабаком. Как раз наоборот: сильным и великодушным. Вон как мама просияла. А это что значит? Это значит, что он хоть немного, да сделал ее счастливой. И от отца не убудет, раз от него самого не убыло.

День прошел весьма удачно. Он исправил математику. Получил пятерку по литературе, пересказав отрывок из романа про плохую погоду и кисею из дождя, черт бы ее побрал. После уроков вышел из школы, натянув капюшон на голову, и, потоптавшись на ступеньках, быстро свернул к пустырю. Он идет к маме. Решил же!