— Вас что-нибудь в жизни, кроме денег, волнует? — строгоспросил Дронго.

— А вас? — вскинул на него серые глаза Потапчук. — Раньше уменя была работа, служба, моя родина, жена, семья. Сейчас у меня ничего неосталось. С работы меня выгнали, моей прежней организации больше не существует,над моей присягой смеются, мою работу проклинают. А от всей родины осталисьРостов-папа и Санкт-Петербург вместо Ленинграда. — Он помолчал и вдруг снеожиданной злостью добавил:

— Меня после смерти жены вообще, кроме денег, ничего в этоммире не интересует. Пропади все к чертовой матери! Если газетчики пронюхают,чем именно я занимался в КГБ, они такой репортаж выдадут — весь мир читатьбудет и на меня пальцами показывать. Сукиным сыном меня выставят. Поэтому я ихочу много денег, чтобы уехать из этой обосранной страны. Нечего мне здесьбольше делать.

Дронго отвернулся, чтобы не вступать с ним в дискуссию.Потом спросил:

— Давно Лозинский переехал?

— Года два назад. Он все время звонил мне, беспокоился, необъявился ли Игнатий Савельев. Наверное, тоже боялся.

— Он мог убить Лякутиса?

— Лозинский? — удивился Потапчук. — Конечно, не мог. Тихийтакой был, вежливый, всегда извинялся. Нет, только не он.

— А кто? — повернулся к нему Дронго.

Потапчук не смутился.

— Да любой из остальных троих членов нашей группы. ИлиСавельев, или Семенов. — Он видел настойчивый взгляд Дронго. И поэтому ответилна его немой вопрос, добавив:

— Или я. Но я этого не делал.

— У вас нет предположений, где может скрываться Савельев? —спросил Дронго.

— Нет. Кабы знал, разве я бы с вами сговорился? Сам бы нашели прищучил его. Мне он нужнее вашего. Вам только свой интерес позабавить, а мнееще жить хочется. Я ведь не старый, мне не так много лет.

— А люди, которых вы убивали, им жить не хотелось? — покачалголовой Дронго.

— Вы мне здесь гуманизм не разводите. Знаю я ваш гуманизм.На вас небось кровушки тоже немало. Нечего из себя ангела строить. Вы в ООНработали. Там вас «голубыми ангелами» называли, а на самом деле вы такие жеубийцы, как и мы, только с международными паспортами.

— Я, во всяком случае, не убивал людей, как вы, — по заказу,— парировал Дронго.

— Какая разница! Будем считать, что ваши трупы пахнут лучшемоих? — ухмыльнулся Потапчук. — Нет, на самом деле все трупы одинаково дерьмоми прогнившими листьями воняют.

— Почему листьями? — не понял Дронго.

— А черт его знает, почему. Но проверял — точно. Как человекгнить начинает, так этот сладковатый запах гниения мертвый лес напоминает. Илимертвое дерево.

— Оказывается, вы лирик. Даже в своих убийствах эстетикунаходите, — поморщился Дронго. — Интересно, сколько на вашем счету трупов?

— Это мое дело, — обиделся Потапчук, — я никого и никогдапросто так не стрелял. Я долг свой выполнял. Офицера и солдата. И ты мне здесьмораль не разводи. Знаю я вас, моралистов. Сам небось чистеньким остатьсяхочешь, а понадобится, ведь убьешь, не задумываясь, или на тебе вообще кровинету?

Дронго молчал.

— То-то и оно, — торжествующе сказал Потапчук. — И выходит,ты ничем не лучше меня. Просто ты оправдываешь свою работу какими-то другимимотивами, а у меня все ясно. Я был «ликвидатором». Меня посылали «подчистить»за каким-нибудь агентом, я и «подчищал». А что там случилось, из-за чего всепроизошло, кто виноват, это не мое дело. Я солдат и присягу давал. Куда меняпосылали, туда и ехал. А понадобится, снова поеду. Только уже не задарма.Накася выкуси. Теперь я все это за деньги делать буду. За очень большие деньги.На нашу работу сейчас большой спрос. Настоящие профессионалы всегда нужны.

Племянник несколько раз оборачивался, глядя на своего дядю,но вопросов задавать не решился. Они так и приехали в аэропорт, не сказав другдругу больше ни слова. Купили билеты, оформили посадку. Проходя черезпограничный контроль, Дронго шепнул Потапчуку:

— Надеюсь, оружие с собой не взяли? Иначе нас арестуют прямоздесь, в аэропорту.

— Я же не сумасшедший, — грубо оборвал его Потапчук, —законы знаю. А понадобится, в Киеве легко куплю себе ствол. Сейчас это непроблема.

— Надеюсь, вы не хотите отправиться за оружием сразу, кактолько выйдем из аэропорта, — зло пошутил Дронго, проходя первым.

Полет прошел нормально. И через полтора часа они ужевысаживались в Киеве.

Пограничный и таможенный контроль занял не так многовремени. Каждый в руках нес лишь небольшую сумку с личными вещами. Перед аэровокзаломтолпились частники, готовые отвезти куда угодно.

— У вас есть деньги? — спросил Потапчук.

— А вы решили, что я теперь возьму вас на содержание? —саркастически спросил Дронго. — Вам не кажется, что это уже хамство? Оружие вытоже собирались покупать на мои деньги?

— У меня нет такой суммы, — угрюмо признался Потапчук. —Когда найдем документы и получим вознаграждение, можете вычесть из моей доли.

— Это еще бабушка надвое сказала, — пробормотал Дронго, —когда получим.

Ладно, пошли договариваться с водителями, я заплачу.Надеюсь, здесь они берут российскими рублями.

Потапчук пошел договариваться, и довольно скоро они уженеслись в старой «Волге» «ГАЗ-21» по направлению к дачному поселку, где жилЛозинский. В целях конспирации не доверявший своему новому партнеру Потапчуксообщил новый адрес водителю очень тихо, почти шепотом. Всю дорогу Дронгопосматривал по сторонам, пытаясь выяснить, куда они едут.

Машина выскочила за город, и минут через сорок они въехали вдачный поселок.

— Какой номер? — спросил водитель.

— Двадцать шестой, — ответил Потапчук, озираясь.

Автомобиль подъехал к довольно большому дому. Вокруг всебыло тихо, спокойно. Ставни на окнах не закрыты — значит, хозяин либо дома,либо скоро вернется. Заплатив водителю и отпустив машину, они обошли дом,затем, подойдя к двери, довольно долго и безуспешно звонили.

— Может, вы перепутали адрес? — спросил Дронго.

— Да нет, — Потапчук озадаченно покачал головой, — я сюда впрошлом году приезжал. В этом доме он жил. Точно в этом.

— Один? А где его семья?

— Насчет семьи не знаю, но сын у него в Москве жил, частопапашку туда звал. Но Лозинский почему-то боялся ездить к сыну.

Дронго наклонился и посмотрел сквозь стекло.