– Сколько? – спросил Деций Крисп.

– Пять сестерциев. Дай их мне – я сам договорюсь с Одноглазым.

Они прошли по узким коридорам под трибунами цирка и подошли к низкой деревянной двери. Марк постучал условным стуком – наверняка ему нередко случалось приводить сюда посетителей.

Дверь распахнулась, и из нее, пригнувшись, вышел огромный человек с густыми темными волосами и единственным глазом на заросшем бородой лице. Это был германец по имени Гай, ведавший огромной мертвецкой Большого цирка. Со своим огромным ростом и мрачной физиономией он напоминал владыку подземного мира.

Одноглазый вопросительно взглянул на посетителей. Марк Кузнечик что-то зашептал ему на ухо, из рук в руки перешло несколько монет. Деций не сомневался, что часть платы Марк взял себе. Германец с любопытством взглянул на Деция, кивнул и отошел от двери, пропуская посетителя в свое мрачное царство.

Деций вошел в холодный зал – последнее прибежище мертвых гладиаторов, где они дожидались, когда на скрипучей телеге их отвезут в огромную яму под Тибуртинским холмом, где хоронили всех бездомных и неимущих.

В холодном зале действительно было очень холодно. Он был устроен так, чтобы трупы не успели разложиться до прибытия похоронной команды. Тем не менее здесь царил ужасный запах – запах крови, запах смерти.

Мертвые гладиаторы ровными рядами лежали вдоль стен на грубых полотнищах, которые позже послужат им погребальными саванами.

Пройдя вдоль длинного ряда трупов, Деций увидел в дальнем углу огромную черную груду.

Он подошел, опустился на колени и с печалью оглядел мертвого пса.

Благородное животное лежало на голом полу в жалкой и неудобной позе. Глаза его были закрыты, темная кровь запеклась на многочисленных ранах.

Деций положил руку на мощную шею Тинуса. На шее, под жесткой темной шерстью, он нащупал ошейник из толстой буйволовой кожи.

Деций вспомнил тот далекий день в своем детстве, день, когда отец привез его в горную деревушку. Тогда ему показали двух щенков. Двух последних щенков, посвященных великому божеству.

Неужели это – один из тех щенков?

Разве собаки живут так долго?

Вдруг по шкуре пса пробежала мелкая дрожь.

Неужели Тинус еще жив?

Деций провел рукой по его шее, чтобы нащупать биение пульса.

Тяжелые веки огромного пса приподнялись, из-под них выглянули темно-золотые глаза, полные страдания.

– Ты еще жив? – прошептал Деций.

Пес приоткрыл пасть, обнажив огромные клыки.

Любой другой человек на месте Деция отдернул бы руку – но Деций не шелохнулся. И адский пес не вцепился в его руку зубами – он доверчиво и благодарно лизнул человека.

Деций расстегнул ошейник, чтобы раненому псу легче было дышать.

Освободившись от тесного ошейника, Тинус вздохнул, мощная грудь заметно приподнялась.

На кожаном ремне была укреплена бронзовая пластинка с изображением оскаленной морды – морда эта была точь-в-точь похожа на морду самого Тинуса, но Деций знал: на этой пластинке было отчеканено изображение основателя рода священных псов, того первого Тинуса, который спустился с облаков вместе со своим божественным хозяином. И еще он знал, что эта пластинка – не просто бляха, какими украшают ошейники породистых собак. Это – священная фибула, ее позволялось носить только верховному жрецу главного этрусского божества. Должно быть, последний верховный жрец прикрепил свою фибулу к ошейнику священной собаки, зная, что Тинус сбережет ее лучше всякого другого охранника.

Деций с благоговением спрятал пластинку в свою котомку и окликнул Одноглазого.

– Ты не сможешь достать мне тележку? Этот пес еще жив, я хочу забрать его домой и выходить.

– Жив? Ты, должно быть, ошибаешься! – недоверчиво проговорил германец. – Впрочем, это твое дело. Если тебе нужна дохлая собака – забирай ее. Только заплати мне еще пять сестерциев. За эти же деньги я дам тебе тележку, да и раба, который поможет довезти собаку до твоего дома.

– Это справедливая цена! – проговорил Деций, доставая деньги.

Через несколько минут появился старый иллирийский раб с большой тачкой. Несмотря на возраст, он оказался крепок, и вдвоем они взгромоздили полуживого пса на тачку.

Деций с иллирийцем катили тачку по кривым улочкам Субуры и Велабра, держа путь в сторону Этрусской улицы. Деций прикрыл пса куском рогожи, но все равно прохожие шарахались от них, заметив торчащую из-под рогожи огромную голову.

Они миновали Козий спуск, приблизились к Этрусской улице. Деций не мог принести полумертвую собаку к себе домой: хозяин, у которого он снимал комнату, был бы недоволен. Кроме того, комната Деция располагалась на верхнем этаже инсулы – шестиэтажного доходного дома, под самой кровлей, и они с иллирийцем не смогли бы втащить огромного пса по крутой лестнице.

У Деция был другой план.

В самом начале Этрусской улицы, возле маленького храма Немезиды Тарквинской, располагалась шумная и грязная таверна, в которой заправляла Толстая Марцелла – жена старого легионера, ветерана гражданских войн. Легионер в свое удовольствие пропивал ветеранское пособие, а Марцелла держала таверну железной рукой.

Оставив тележку с иллирийцем перед дверью таверны, Деций вошел внутрь. Марцелла стояла за деревянным прилавком, подбоченившись, и строго оглядывала посетителей. Увидев Деция, она кивнула ему, так что заколыхались все три ее подбородка:

– Поздненько ты явился, Деций! Игры уже давно кончились, я ждала тебя раньше. Хочешь промочить горло? У меня есть недурное тускуланское!

– До этого дело тоже дойдет, – заверил ее Деций, – а для начала я хотел тебя спросить: у тебя ведь свободен тот сарайчик, что позади таверны?

– Сарайчик? – Марцелла подняла брови. – Ты говоришь о той уютной пристройке?

– Ну я бы все-таки назвал ее сараем, да и то плохоньким. Так вот, нельзя ли его снять? Я заплатил бы тебе два асса и еще асс за каждую неделю…

– Два асса? Ты, должно быть, шутишь! Сейчас таких цен не бывает! Сейчас за любую лачугу берут не меньше пяти сестерциев в месяц!

– Так то за лачугу, где могут жить люди. А мы говорим о сарае, о курятнике!

– В нем вполне можно жить. В прошлом году в нем целый месяц жила семья эфиопов. И ты ведь хочешь его снять? Кстати, для чего он тебе понадобился?