Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леха преданно и с готовностью кивнул.
– Пока! – махнул рукой Воронцов.
У почты его поджидал Быстрицкий. Воронцов оглянулся по сторонам и только после этого сел в машину.
– Все нормально, Андрон, – объявил он. – Можем ехать.
Они с трудом вклинились в плотный поток машин.
– Знаешь, я раньше иногда тебе завидовал, – признался Быстрицкий. – А сейчас – нет.
– Почему же? – весело поинтересовался Воронцов.
Он отвязался от зеленого «опеля» и теперь был почти счастлив.
– Я бы не вынес такой жизни.
– Какой?
– Чтобы кого-то бояться, убегать.
– Я и не боюсь, если честно.
– Но ведь убегаешь.
– Убегаю, – засмеялся Воронцов. – Просто надоели они мне все. Хочу туда, где меня никто не знает и оставят в покое хоть ненадолго.
– А куда едешь, если не секрет?
– Вообще-то в Англию.
– С Курского вокзала? – с иронией осведомился Быстрицкий.
– Так надо.
Быстрицкий пожал плечами. Он так ничего и не понял. А когда-то слыл самым смышленым в их классе. С тех пор многое изменилось. Правила игры другие.
– Это у меня что-то вроде отпуска, – сказал Воронцов. – Отгуляю, вернусь и уволюсь.
– Выгоняют?
– Сам ухожу.
– Почему?
– Это называется – не сработался с начальством.
– С каким начальством? – удивился Быстрицкий. – Ты же президент фирмы.
– И над президентом кто-то есть, – невесело засмеялся Воронцов. – И иногда это такие паскуды…
Только сейчас, в преддверии близкой свободы, которая ожидала его, он осознал, насколько опостылел ему Кочемасов. Нельзя никому позволять брать над тобой верх. Никогда. Даже если при этом сулят золотые горы.
– Приходи к нам, – сказал Быстрицкий. – Фирма разрастается как на дрожжах.
– Спасибо, я подумаю.
Сейчас хотелось думать только о предстоящем отдыхе. Все, что будет потом, его не интересовало.
На Курском было людно и бестолково.
– Я тебя провожу, – предложил Быстрицкий.
– Не надо, Андрон. Я и так слишком бесцеремонно оторвал тебя от дел.
– Это все пустяки.
– Угу. Но провожать не надо.
Они распрощались.
– Я позвоню, – пообещал Воронцов. – Сразу, как только вернусь.
Поезд уже стоял у перрона. Воронцов вошел в вагон. Дверь его купе была закрыта. Потянул за ручку, дверь открылась. У окна сидела Хельга. Она повернула голову и произнесла как ни в чем не бывало:
– А вот и ты.
Воронцов скрипнул зубами и переступил через порог.
Глава 17
Купе было рассчитано на двоих. Воронцов попытался поменяться местами с кем-нибудь из пассажиров. Одна женщина согласилась, но когда, сопровождаемая Воронцовым, она вошла в, купе, Хельга спросила, неприязненно сморщив лицо:
– Что это за чучело ты привел, Саша?
Женщина захлебнулась и выскочила вон. Воронцов даже побелел от бешенства. Хельга, заметив это, рассмеялась.
– Извини, – сказала она. – Но и ты не прав. Мы ведь с тобой договорились. Так что терпи.
Было ясно, что она не позволит Воронцову держать себя на расстоянии.
Воронцов ушел в вагон-ресторан и отсиживался там до самого закрытия. Когда он расплатился и поднялся из-за стола, то в противоположном углу ресторана обнаружил Хельгу. Она сидела над стаканом остывшего чая и со скучающим выражением смотрела в окно. Ее нейтральный вид не мог обмануть Воронцова, все-таки он успел ее немного узнать.
– Хватит за мной шпионить! – прошипел Воронцов, проходя мимо Хельги. – Или это тоже – сбор материала?
Она ответила ему лучезарной улыбкой и поднялась из-за стола. Воронцов окончательно понял, что впереди у него вряд ли будет беззаботная неделя. Оставалось надеяться на Бэлла – англичанин мог бы помочь избавиться от настырной спутницы хотя бы ненадолго.
Ночью Воронцов ворочался и долго не мог уснуть. Хельга, напротив, не шелохнулась. Или в самом деле спала, или виртуозно притворялась.
Следующим утром на границе они потеряли почти три часа, простояв на таможнях – сначала на российской, потом на украинской. За это время они не перемолвились ни единым словом. Хельга, демонстрируя свое миролюбие, попыталась было заговорить, но Воронцов был непреклонен. Только один раз он будто очнулся и сказал, глядя в окно, за которым тянулась лесопосадка:
– Для въезда в Англию, кстати, нужна виза.
– Она у меня есть, – отозвалась Хельга.
«Вот шельма, везде поспела».
День они провели в Харькове. Хельга ходила за Воронцовым тенью, совсем как Богдан в Москве. Как ни крути, а все равно под присмотром, с горькой иронией вынужден был признать Воронцов. Он позвонил Богдану.
– Меня не будет несколько дней, – сообщил ему Воронцов. – Тут такие дела, брат…
– Ты где? – осведомился Богдан. – Откуда звонишь?
У него был спокойный голос. Значит, тревога еще не поднялась.
– Алло! – сказал в трубку Воронцов. – Алло! Богдан! Ты меня слышишь? Куда ты пропал? Алло! Алло!
После этого он замолчал и даже прикрыл трубку рукой, инсценируя нарушение связи. Богдан безуспешно взывал к нему еще целую минуту, после чего, потеряв терпение, повесил трубку. Только тогда Воронцов нажал на рычаг.
Теперь, даже если Кочемасов и всполошится, вряд ли он будет по-настоящему паниковать, а тем более пытаться разыскать Воронцова. Богдан объяснит Полкану, что Воронцов звонил, предупреждал, что его не будет несколько дней, но вот только связь была плохая и ничего не удалось толком узнать.
Вечером выехали из Харькова, а на следующее утро уже были в Киеве. Самолет вылетал из аэропорта Борисполь в половине одиннадцатого. Воронцов по-прежнему игнорировал Хельгу. Лишь один раз, когда она споткнулась и едва не упала, увлекаемая своей тяжелой сумкой, Воронцов вернулся, подхватил сумку и пошел вперед. Хельга семенила следом и негромко вздыхала. Кажется, она подвернула ногу. Воронцов убавил шаг, но на лице его по-прежнему сохранялось ожесточенное выражение.
В самолете их места вновь оказались рядом. Воронцов снова порывался с кем-нибудь поменяться, но, вспомнив приключившийся в поезде конфуз, был вынужден смириться. К тому же Хельга прихрамывала, и Воронцов даже почувствовал нечто похожее на угрызения совести.
Через сорок минут после взлета Хельга заснула, и вскоре ее голова оказалась на плече Воронцова. Она сейчас смотрелась беззащитным ребенком. Челка упала ей на глаза, и Воронцов, поупрямившись немного, все-таки убрал ей волосы со лба.
Глава 18
– Мне баночку крабов, – попросил Стас, кивнув на пирамиду банок на прилавке. – И еще икру.