Никарх облизнулся. Моё предсказание ему не понравилось. Он склонил голову и пробурчал:

— Тоже мне, прорицатель.

— А что случится со мной? — сделал шаг вперёд Клеарх.

Сарказм из его голоса улетучился, но и доверия пока ещё не было.

— Тебе и Проксену персы отрубят головы. Менона кинут в выгребную яму, и он будет ползать в дерьме, пока не сдохнет. Убьют почти всех лохагов. Только половина из тех, кто сейчас в армии, выйдет к Трапезунду, остальных заберут голод и персидские стрелы.

— Это боги тебе показали?

Я кивнул. Добавлять что-то к сказанному необходимости не было, теперь должны сработать безусловная вера греков в богов и в прорицания. Всё будет зависеть от того, насколько я был убедителен. Ксенофонт, кажется, мне не верил. И Проксен. Оба получили блестящее для своего времени образование. Ксенофонт был учеником Сократа; не того, который мой раб, а того, который философ. А Проксен посещал занятия Горгия[16]. Такие учителя раздают не только знания, но и недоверие ко всему, что несёт в себе этот безумный мир. Слава богам, решение принимать не им.

— Хочешь сказать, если мы послушаем тебя, то мойры[17] изменят наши судьбы? — с недоверием спросил Клеарх.

— Что-то обязательно изменится, — ответил я неопределённо.

От лагеря, привлечённые нашим собранием, подходили люди. Они вслушивались в мои слова и передавали их дальше. Несколько человек встали на пригорке, среди них я заметил Сократа и Николет. У старика под глазами растекался бланш.

Клеарх подтолкнул ко мне Арея.

— Как он предаст нас?

Вот теперь он верил мне безоговорочно. Как же наивны эти древние греки. Стоит сделать лицо позагадочней, заговорить утробным голосом — и делай с ними что хочешь.

— Он объединится с Тиссаферном. Они призовут на дружескую беседу стратегов и лохагов и, нарушив законы гостеприимства, убьют всех.

Арей замотал головой.

— Это наговор. Клеарх…

— Помолчи.

Клеарх надавил на плечи Арея, и тот опустился на колени. Телохранители кинулись на помощь. Одного принял на себя Феопомп. Он развернулся на пятках, единым движением выхватил фалькату и распластал перса от ключицы до пуза. Брызги крови долетели до моих сандалий и впитались в песок. Никарх поступил проще и чище. Он ушёл второму телохранителю за спину, взял за голову и сломал шею. Всех дел на полсекунды. А я-то думал, они опасные.

— Продолжай, сын.

Я повернулся к толпе и поднял руки.

— Люди! Я, Андроник, сын Клеарха из Спарты, говорю вам: Боги любят меня, Боги говорят со мной! Персы — наши враги. Дорога на север закрыта. Там мы не найдём ни горсти муки, ни глотка чистой воды, ибо персы выжгли все поля и забросали колодцы гнилыми трупами животных. Они хотят, чтобы мы сдохли от жажды и голода. Чтобы выжить, нам остаётся лишь один путь — на Вавилон!

Толпа загудела. До этой минуты единого мнения, куда идти, не было. Люди в принципе не знали, что делать, и даже не задумывались над этим. Я указал им направление, аргументировал свой посыл, и теперь они считали мои мысли своими.

— На Вавилон! Мы идём на Вавилон!

Гудение переросло в рёв, и от его силы закачались головки камыша.

Клеарх протянул мне руку.

— Вот теперь я вижу — ты мой сын!

Глава 7

Лагерь свернули быстро, и к полудню мы уже двигались пыльными дорогами вниз по течению Евфрата. Отряды гоплитов выстроились двумя колоннами, чтобы при угрозе нападения персов можно было быстро вступить в бой. Между ними поместили повозки, вьючных лошадей, верблюдов. Несколько раз на холмах появлялись конные разъезды. Близко они не подъезжали, наблюдали за нами издалека.

Вперёд выслали два лоха в качестве дозора, с ними же отправили всю имеющуюся кавалерию — двенадцать всадников — для разведки и связи с основными силами. Старшим над ними отец поставил Проксена. Меня и Ксенофонта он отправил прикрывать тылы, выделив на это шесть лохов.

Идти позади армии однозначно не айс. Пыль, жара, тучи насекомых. По прошествии часа я чувствовал себя драным тапком, в который нассал старый больной кот. Была мысль добежать до кромки воды, окунуться, но постеснялся. Не мне одному было хреново, все шесть лохов, следующие в арьергарде, испытывали то же, что и я. Шли в полной амуниции: щит, шлем, доспехи, оружие — навскидку это килограмм тридцать, так что не удивительно, что народ злился и скрипел зубами.

Дважды из-за ближайших холмов вываливались скифы, обрушивались на нас лавой, обливали стрелами. Гоплиты, матерясь, выстраивали каре, поднимали щиты над головами и шли им навстречу. Скифы тут же разворачивали коней и вновь уходили за холмы. А нам приходилось бегом догонять ушедшую вперёд армию.

После очередной пробежки Ксенофонт показал мне кулак. Жест более походил на шутливый, но доля досады в нём присутствовала.

— Зачем он тебе понадобился?

— Кто? — не понял я.

— Вавилон.

— Думаешь, отправься мы в Ионию, было бы не так жарко? Ошибаешься, мой друг, ничего бы не поменялось. Жара, скифы, — я хлопнул себя по щеке, — комары — всего было бы в достатке.

— Я не об этом.

— О чём?

Ксенофонт некоторое время шёл молча.

— Это чужая страна. Что мы здесь позабыли? Весь этот поход — большая ошибка. Кир собрал армию, чтобы расправиться с Тиссаферном, а в итоге стравил нас с царём. Этого ли мы хотели? Надо возвращаться на побережье. Неужели тебе не нравиться, как пахнет море по утрам?

— Мне нравится, как пахнут деньги.

— Деньги не пахнут.

Полагаю, император Веспасиан четыреста пятьдесят лет спустя с ним согласится. Но дело не в этом. Мысль, что Вавилон должен быть взять, никак не хотела покидать голову. Где-то внутри гипоталамуса я понимал, что нахер мне не сдался этот древний городишко со всеми его садами и башнями, но стоило с этим согласиться, череп начинал раскалываться, и от давления глаза вылезали наружу. Дикая боль! Меня как будто подталкивали к определённым действиям, заставляли делать то, чего я не хотел, и стоило отклониться в сторону, как прилетело напоминание: не сметь! — и шлёп по затылку.

Вот я и действую.

— Мы наёмники, Ксенофонт. Нам платят за то, что мы льём кровь и пот. Так какая разница, где мы будем их лить?

Довод, на мой взгляд, железный, однако афинянин соглашаться не торопился. Я сплюнул тягучую слюну: ну и дьявол с тобой!

Сзади крикнули:

— Скифы!

Мать моя женщина, да сколько можно? Что ж они никак не навоюются?

— Разворачиваемся!

Прошло не так много времени, как из пожарных я переквалифицировался