– Тебе сколько лет? – спросила Лиза.

– Двенадцать, – помедлив, ответил я, сам не понимая, почему накинул чуть ли не целый год. Мне ведь недавно стукнуло одиннадцать.

– И мне скоро двенадцать, – проговорила Лиза. – Если бы не война, я пошла бы в шестой класс. А так даже и не знаю, что будет. Хоть бы папу не убили – мой папа на фронте.

– И мой на фронте, – обрадовался я. – Я и сам хотел бежать на фронт, но сорвалось.

– Да сиди ты! – одернула Лиза. – И без тебя обойдутся… Знал бы ты, как бомбы падают, как люди прячутся, боятся и плачут!

Сколько крови я перевидала во время эвакуации!..

Я сконфуженно помалкивал – понимал, как наивна сейчас моя бравада. Несколько минут мы молчали, разглядывая прохожих. Ничего особенного в них не было, а ведь попадаются иногда очень смешные, но сейчас не везло. Все были озабоченны и молчаливы, даже дети хмуро спешили по своим делам.

– Тебя ведь зовут Илья? – вдруг вспомнила Лиза и в ответ на мой кивок спросила: – Ты ходишь с какой-нибудь девочкой?

Я растерянно молчал. Что ответить? Сказать о Рите, которая еще зимой уплыла на пароходе в Красноводск, почему-то не хотелось. Да и не так чтобы ходил… У меня была ангина, я пролежал дома неделю, а когда выздоровел и зашел к тете, то узнал, что у Риты подошла очередь на пароход и она уехала, с мамой и братом Зориком. «Они так торопились, – сказала тетя, – что ни с кем не попрощались». Я не обиделся, немного погрустил и забыл.

– Нет, не хожу, – тихо ответил я Лизе.

– Тогда ходи со мной, – предложила Лиза. – Или не хочешь?

– Почему? – ответил я. – Давай.

– А ты с кем-нибудь целовался? – спросила Лиза. – Я имею в виду с девочкой?

– Вот еще, – огорошенно пробормотал я. – Ты уже совсем… как-то.

– Когда мы тогда разбежались от поезда в лес, одна большая девчонка сказала: «Вот убьют нас сейчас, а я ни разу с парнем не целовалась».

– Подумаешь, – я пожал плечами. – Нашла о чем жалеть в такую минуту.

– Тогда я тоже так подумала, а потом… – Лиза не успела договорить.

Раздался жуткий сверлящий вой. Звук то набирал высоту, то падал, стихая до человеческого голоса, чтобы вновь взметнуться и перейти в оглушающий сознание звук. «Тревога! Тревога!!! – кричали какие-то мужчины и женщины, волоча за собой брезентовые носилки. – Воздушная тревога! Все в бомбоубежище, быстро!» Прохожие убегали от них, прячась за густыми кустами олеандров и мохнатыми стволами пальм, растущих на парапете. Они кричали: «Идиоты, бездельники! Уберите руки, кретины, не надо меня спасать!» Но те не обращали внимания. Хватали людей, укладывали на носилки, подкидывали к ним сумки с противогазами и, хохоча, куда-то волокли. При этом смеялись и одни и другие. Тут носильщики увидели и меня с Лизой.

– Детей неси вместе! – скомандовал парень с повязкой на рукаве зеленого балахона. – Противогаз не давай – взрослым не хватит.

– Что делать с зембилем?! – проорал ему другой парень.

– И зембили укладывай! – приказал командир. – Быстрей! Контрольное время… Сирена все выла и выла. Два здоровых парня схватили меня с Лизой, положили, как дрова, на брезентовые носилки, какая-то тетка схватила наши зембили и приказала: «Пошел!» Я выкрикнул что-то про бабушку, которая наверняка спохватится и будет нас искать.

– Меньше говори! – посоветовала тетка. – Хочешь, чтобы бабушка тебя похоронила? Кончим ученья – живой пойдешь к бабушке.

Конечно, тревога была ненастоящая. За всю войну ни одна бомба не упала на мой прекрасный город: Гитлер рассчитывал на бакинскую нефть. Но все равно было неприятно.

Наконец сирена перестала выть и всех задержанных выпустили из «эвакопункта» – чистенького подвала с бесплатной газированной водой. После этого случая мне показалось, что я знаю Лизу давным-давно, с первого класса, хотя мальчики учились отдельно от девчонок.

– Ох нам сейчас и попадет, – сказала Лиза, когда мы подошли к дому.

– Плевать! – храбро ответил я и увидел своего лучшего друга. Борис шел нам навстречу с нотной папкой, которая болталась на веревочных ушках. Три раза в неделю он ходил к училке по музыке, которая жила поблизости.

– А это кто? – Борис оглядел Лизу серыми глазами.

– Новая бабушкина жиличка, – ответил я без особой охоты.

– Ты беженка? – процедил Борис.

– А ты дурак? – в тон вопросила Лиза.

– Почему дурак? – растерялся Борис.

– Видно, – ответила Лиза.

– Он как раз отличник, – растерялся я. – И по музыке учится.

– Куда идти дальше, Илюша? – она с презрением обошла Бориса и посмотрела на меня.

Мне стало неловко перед Борисом. Да и тот стоял какой-то потерянный. Надо сказать, что Борис считался самым красивым мальчиком в школе. Высокий, широкоплечий, с накачанными руками гимнаста. Мягкие золотистые волосы небрежно и как-то живописно падали с маленькой аккуратной головы. Серые, с лукавым прищуром большие глаза и чуть вздернутый короткий нос над большим узкогубым мужским ртом, над подбородком с ложбинкой делали моего друга похожим на какого-то знаменитого киноартиста. Он казался гораздо старше своих лет и слыл атаманом среди наших пацанов. К тому же у него был велик – настоящий взрослый велосипед, на котором он выделывал умопомрачительные фокусы на грани опасности. Словом, супермальчик, и тут – такое пренебрежение. И от кого?!

Лиза, не дождавшись моего ответа, пошла вперед, волоча опостылевший зембиль. Острые лопатки выпирали под сиреневой блузкой из штапельной, ромбиком материи, очень тогда модной. Поток черных волос падал на ее спину, тяжестью оттягивая назад голову, тоненькая талия подчеркивала плавный и недетский изгиб бедер.

Борис сунул мне веревки нотной папки, которую я невольно подхватил. Сам же Борис подбежал к Лизе и ухватил сильной рукой гимнаста ушки зембиля. Лиза без единого звука отпустила противно скрипящие ушки и продолжала идти, словно они так шли вдвоем уж давно. И оба молчали, словно шли давно. А я смотрел им вслед, стоя с зембилем в одной руке и папкой в другой. Вскоре Борис и Лиза исчезли под аркой ворот. Через мгновение Борис выскочил на улицу, перенял у меня нотную папку, окинул меня плывущим взглядом серых глаз, улыбнулся и заспешил к своей училке.

Не знаю, может быть, поэтому у меня в тот вечер поднялась температура. Ее обнаружила мама. Прервавшись меня ругать за долгое отсутствие, мама приложила руку к моему лбу и тут же уложила меня в постель. Я лежал и думал, с чего это у меня поднялась температура. Говорят, что она иногда поднимается от большого волнения. Я хотел встать с постели, спуститься в бабушкин подвал, посмотреть, как там устроились Лиза и ее мама с тетей. Но надо знать мою маму! А назавтра я вообще почувствовал себя неважнецки, да так, что мама не пошла на работу и сидела дома, ухаживая за мной, как за раненым. Так я провалялся неделю. Заглядывала и бабушка. Сказала маме, что ее новые жильцы, вероятно, скоро съедут, так как подкинули еще один пароход – «Туркестан», чтобы разгрузить приморский бульвар от беженцев. А главное, девчонка-то у новых жильцов из Лисичанска оказалась такая шустрая – подружилась с какими-то ребятами, целыми днями гуляют по городу. Она и принесла весть о пароходе «Туркестан»…