Цепочка теней двигалась бесшумно, перетаскивая с края оврага большие и тяжелые мешки. Где-то наверху стояла подвода…

— А где Борис? — спросила я, все еще надеясь, что муж у телеги…

Мишка взглянул на меня виновато. Сердце резко ухнуло вниз, кровь отхлынула от лица, голова закружилась, в глаза потемнело, а ноги подломились.

— С ним все хорошо, — торопливо зашептал Мишка, — просто он так ослаб, снимая поводок, что решили его оставить в Пределах. Побоялись нести его через барьер… Но он вернется завтра.

Слова Мишки не успокоили. Стало еще страшнее. А если Бориса найдут?! Днем светлые мнишки сильны! А муж-некромант беззащитен…

— Ася, — Мишка схватил меня за плечи и заглянул в глаза. — С ним все будет хорошо. Его спрячут так, что ни одни светлый мнишка не найдет! Я обещаю, что завтра он вернется к нам живой и здоровый. Слышишь?!

Я кивнула. Голова все еще кружилась, мне хотелось вернуться домой и заплакать. Я бы так и сделала, но заметила за спиной друга кого-то еще. Маленького. Едва ли по пояс высоченному Мишке. Большеглазого и напуганного не меньше меня…

Мишка проследил мой взгляд. И подтолкнул вперед мальчишку.

— Это Гришка-малдший. Его батька тоже еще не пришел в себя, сейчас его принесут и уложат в постель. Петлю Борис снял, но дядька Гришка еще слаб и не может встать. Ась, — Мишка улыбнулся, — посмотри за парнем, а? А то он в меня вцепился, как клещ, и не отпускает.

Я кивнула, не отрывая взгляд от перепуганного ребенка. Присела на корточки и протянула руки:

— Гриша, иди ко мне. Меня Ася зовут, я тебя не обижу…

— Да, Гришка, — подхватил Мишка, — иди к тете Асе, она тебя кашей накормит и спать уложит. А потом дядьки твоего батьку принесут. — И подпихнул мальчишку в спину.

Гришка, чтобы не упасть, сделал шаг ко мне навстречу и замер. В его глазах я видела недоверие. Но, и правда, с чего ему доверять какой-то чужой тетке?

Я протянула руку, осторожно обхватила крошечную, холодную, как ледышка, ладошку.

— Замерз? — улыбнулась я, — идем ко мне, я отведу тебя домой. Там тепло. И каша есть. Из какарушек. И сладкое молоко, и ириски из пузыря… пойдем?

Гришка наклонил голову, слушая мои посулы. В глазах появился интерес. Но он продолжал одной рукой держатся за Мишкины штаны.

— А ты дашь погладить Пузика? — спросил он тоненьким, дрожащим от холода или от страха голоском.

— Конечно, — тряхнула я головой и улыбнулась. — Но утром. Сейчас Пузик на охоте и ловит мышей.

Мальчик шагнул вперед и замер:

— Псицы не едят мышей, — склонил он голову, улыбнулся…

Тоненький, в старой стеганной курточке, из которой давно вырос. В коротеньких брючках, отчего голые щиколотки, посиневшие от ночного холода, казались еще более худыми. Великоватые ботинки-ходоки, сплетенные из бересты и надетые на босу ногу, усиливали впечатление. Похоже, отставной некромант бедствовал… Хотя старался… Одежда у мальчика выглядела очень опрятной и чистой.

— Не едят, — согласилась я, — но ты, Гришка, мышкам об этом не говори. Они узнают, что Пузик с ними просто в догонялки играет, вернуться и слопают все ириски из пузыря. И нам с тобой не оставят.

Мальчишка рассмеялся и, наконец-то, отпустив, Мишкину штанину, шагнул ко мне. Я обняла худенькое, замерзшее тельце. Прижала к себе. Гришка обхватил меня за шею тоненькими ручонками и зашептал на ушко:

— Тетя Ася, а мой папка сказал, что ты очень добрая. Как моя мамка… И не станешь меня бить, как тетка Прошка Лешку своего… У него тоже мамка умерла, — поделился со мной, — и он у чужой тети живет.

— Не стану, — прошептала я, чувствуя на глазах непрошенные слезы.

Я подняла на руки мальчишку… Сколько ему лет, я не знала. У меня не было своих детей, а с чужими я не проводила столько времени, чтобы по внешнему виду определять возраст. Но по моим ощущениям Гришке три-четыре года. Или пять…

Я занесла в дом ребенка и сняла с него старую курточку на рыбьем меху, ходоки… ножки оказались обернуты портянками, которые не увидела в предрассветной темноте. Усадила за стол…

Гришка с любопытством оглядывался по сторонам. Я зажгла свечу и взялась подтапливать печку. Дрова, которые я подбросила ночью, прогорели. Не успела я закончить, как снаружи послышался шум, дверь с грохотом распахнулась, и в нашу тесную комнатку, вошли мужчины, на руках которых лежал пожилой, грузный дядька…

— Папка! — ахнул малыш, спрыгнул со скамьи и бросился к родителю.

— Тише, — еле успела остановить его. И подняв ребенка на руки, принялась командовать. — Сюда несите, — откинула одеяло с постели, — укладывайте головой на подушку… Вот так… Видишь, Гриша, с твоим папкой все хорошо. Сейчас он отдохнет и утром будет, как новенький.

Молчаливые тени в плащах и капюшонах сделали свое дело и ушли. Я поправила подушку, одеяло… Гришка сразу, как отца уложили, сполз с меня и прилег рядом родителем, с беспокойством заглядывая в закрытые глаза.

— Папка, — жалобно позвал он. Но некромант не шелохнулся. — Папка…

Я вздохнула… Во дворе раздавались голоса. Мишка прощался с нашими неведомыми помощниками. Сейчас он тоже зайдет домой голодный и уставший… И Гришку, Мишку надо накормить. А потом уложить спать. Обоих. И, может быть, поспать самой.

Каша на козьем молоке из какарушек была готова еще с вечера. Я занесла горшок из хладника, разогрела и накормила мальчишек. Мишка, сидел за столом и клевал носом, иногда роняя голову. Даже бутерброд из лепешки с куском копченой зайчатины, не воодушевил его. Хотя обычно отсутствием аппетита Мишка не страдал. Гришка сидел с ним рядом и аккуратно жевал свою порцию, запивая козьим молоком.

— Миш, — позвала я друга, — иди ложись, отдохни.

Мишка помотал головой. А потом поднял на меня затуманенный усталостью взгляд:

— Нет, Ась. Мешки надо разобрать и занести в кладовую. Там мука, крупы и овощи. Надо еще короба сделать из бересты, чтоб хранить…

— Ложись, — улыбнулась я, — отдыхай. Я короба сделаю. У меня уже неплохо получается. А как встанешь, так перенесешь. Идет?

Мишка чуть-чуть подумал и согласился:

— Идет.

— И Гришку с собой уложи, — кивнула я на мальчишку.

— Нет, — малыш отвлекся от еды и зевнул, — я буду спать с папкой!

Через несколько минут все разошлись по местам. Мишка захрапел через секунду едва добрел до постели, Гришка устроился рядом с отцом, уткнувшись в подмышку. Я лежала в кровати, закрыв глаза и пытаясь поспать. Но сон не шел. Тревога за Бориса была слишком сильной.

В конце-концов, я не выдержала и решила, что лучше отвлечь