то, что она иногда чересчур впечатлительна. Она очень эмоциональна для ребенка. Правда. А еще что она делает, она все время пишет книжки. Только не дописывает. Они все об одной мелкой по имени Хэйзел Уэзерфилд – только старушка Фиби пишет «Хэйзл.» Старушка Хэйзл Уэзерфилд – это девочка-детектив. Она вроде как сирота, но ее старик то и дело возникает. Ее старик всегда «высокий привлекательный джентльмен порядка 20 лет.» Сдохнуть можно. Старушка Фиби. Ей-богу, вам бы она понравилась. Она была умной даже, когда была совсем мелкой. Когда она была совсем мелкой, мы с Элли брали ее с нами в парк, особенно по воскресеньям. У Элли была такая лодка с парусом, с которой ему нравилось валять дурака по воскресеньям, и мы брали с нами старушку Фиби. Она надевала белые перчатки и шагала прямо между нами, словно леди и все такое. А когда мы с Элли вели разговор на какую-нибудь общую тему, старушка Фиби слушала. Иногда ты забывал, что она рядом, потому что она была такой мелкой, но она напоминала о себе. Она все время перебивала тебя. Бывало, как бы дернет Элли или меня, и скажет: «Кто? Кто это сказал? Бобби или леди?» И мы ей говорили, кто это сказал, и она говорила, «А-а,» и продолжала слушать и все такое. Элли тоже от нее готов был сдохнуть. То есть, она ему тоже нравилась. Ей теперь десять, и она уже не такая мелкая, но все равно от нее все дохнут – по крайней мере, все хоть с какими-то понятиями.

Короче, она из тех, с кем все время хочется поболтать по телефону. Но я слишком боялся, что подойдут родители и узнают, что я в Нью-Йорке, и меня вытурили из Пэнси и все такое. Так что я просто одел рубашку. Затем привел себя в порядок и спустился лифтом в вестибюль, посмотреть, как там что.

Не считая нескольких сутенеристых типов и шлюховатых блондинок, в вестибюле было почти пусто. Но из “Лавандовой комнаты” доносилась музыка, и я пошел туда. Народу было немного, но мне все равно дали паршивый столик – в самой глубине. Надо было помахать баксом под носом у метрдотеля. В Нью-Йорке все решают деньги – кроме шуток.

Оркестр был дрянь. Бадди Сингер. Очень напористый, но не классно-напористый – пошло-напористый. К тому же, моих ровесников там было раз-два и обчелся. Вообще-то, никого, кроме меня. В основном, старичье, показушные типы со своими зазнобами. Кроме столика прямо рядом с моим. За столиком рядом с моим сидели три таких девицы лет тридцати или вроде того. Все трое были довольно страшные, и на всех такие шляпы, что сразу ясно, они вовсе не нью-йоркские, но одна из них, блондиночка, была сравнительно ничего. Она была как бы милашкой, блондиночка, и я стал ей слегонца подмигивать, но тут как раз официант подошел принять мой заказ. Я заказал виски с содовой, и сказал ему не смешивать их – я это сказал чертовски быстро, потому что, если будешь мямлить, решат, что тебе нет двадцати одного и не продадут никаких опьяняющих напитков. Но мне с ним все равно не повезло.

– Извините, сэр, – сказал он, – но нет ли у вас какого-нибудь удостоверения личности? Возможно, водительских прав?

Я смерил его таким холодным взглядом, словно он меня чертовски оскорбил, и спросил:

– Я что – выгляжу моложе двадцати одного?

– Извините, сэр, но у нас свои…

– Окей, окей, – сказал я. Я подумал, черт с ним. – Принесите колу, – он начал уходить, но я снова подозвал его. – Можете плеснуть туда малость рома или вроде того? – спросил я его. Я его спросил очень вежливо и все такое. – Я не могу сидеть в таком пошлом месте трезвым, как стекло. Можете плеснуть малость рома или чего-нибудь?

– Очень сожалею, сэр, – сказал он и дал деру. Я не стал настаивать. Их увольняют, если засекут, что они продают несовершеннолетнему. Я, блин, несовершеннолетний.

Я снова принялся строить глазки трем ведьмам за соседним столиком. Точнее, блондиночке. Две другие были страшные, как смертный грех. Но я это делал не вульгарно. Просто смотрел на них троих таким очень холодным взглядом, и все. А что они в ответ, все трое – они давай хихикать, как кретинки. Подумали наверно, я слишком молод, чтобы смотреть на кого-то таким взглядом. Это меня чертовски взбесило – можно было подумать, я хотел жениться на них или вроде того. Мне надо было обдать их презрением после такого, но беда в том, что мне действительно хотелось танцевать. Я очень люблю танцевать, иногда, и это был как раз такой случай. Так что я вдруг как бы наклонился к ним и сказал:

– Не желает кто-нибудь из вас, девушки, потанцевать?

Я спросил их не вульгарно, ничего такого. Очень даже обходительно. Но, черт возьми, они решили, это тоже повод для паники. И снова захихикали. Я не шучу, они трое были настоящими кретинками.

– Ну же, – сказал я. – Я потанцую с вами по очереди. Хорошо? Что скажете? Ну же!

Мне действительно хотелось танцевать.

Наконец, блондинка встала, чтобы танцевать со мной, потому что было ясно, что я по-настоящему обращался к ней, и мы вышли на танцплощадку. Две другие уродки чуть в истерике не зашлись при этом. Я определенно должен был быть в отчаянном положении, если решил связаться с ними.

Но оно того стоило. Блондинка была танцоркой что надо. Она была одной из лучших танцорок, с кем я только танцевал. Кроме шуток, бывает, что такая набитая дуреха может действительно классно танцевать. А взять по-настоящему умную девушку – и половину времени она будет пытаться вести тебя в танце или окажется такой паршивой танцоркой, что лучше всего с ней сидеть за столиком и просто напиваться.

– А вы умеете танцевать, – сказал я блондинке. – Вам бы надо быть профи. Серьезно. Я как-то танцевал с профи, а вы вдвое лучше ее. Вы не слышали о Марко и Миранде?

– Чего? – сказала она. Она меня даже не слушала. Она шарила глазами по всему залу.

– Я сказал, вы никогда не слышали о Марко и Миранде?

– Я не знаю. Нет. Не знаю.

– Что ж, они – танцоры, она – танцорка. Только не слишком классная. Она делает все, что положено, но все равно не слишком классная. Знаете, когда девушка действительно зверская танцорка?

– Чего говоришь? – сказала она. Она даже не слушала меня. Ее мысли блуждали по всему залу.

– Я сказал, знаете, когда девушка действительно