спустя десятилетия он разбирал материал. И даже набросал эссе из собранного, собираясь опубликовать большую книгу по Индии. Я тогда вдруг решил продолжить династию и поступать на факультет журналистики. Поэтому приобщался к архиву, слушал немногочисленные кассеты с хрипящими записями, читал его рукописи и помогал систематизировать. Видимо, это и освежало мою память. Но как ни крути, она становилась всё более и более фрагментарной с течением времени. Поэтому я иной раз вижу чёткую картинку события, как, например, наша поездка в гости к Индире Ганди. Помню, как мы были с сестрой и ещё группой посольских детей. Как стояли вокруг неё и фотографировались. Но другие детали уже стёрлись из памяти. Поездка же в Гоа запечатлелась и сохранилась более полно. Так как позже, когда я сюда приехал и остался жить в двадцать первом веке, то, навещая Москву, лихорадочно выискивал в доставшихся мне в наследство папиных записях всё, что можно было использовать как материал для написания уже моих книжек. И потом, когда я ездил и бродил пешком по местам, где бывал полвека назад, многое возвращалось в оперативную память моей головы.

Сосредоточение европейцев, а это были в основном хиппи, локализовалось деревенькой Анжуна и близлежащими Вагатором, Чапорой. Их было несколько коммун. И некоторое количество одиночек-отшельников. Другая группа облюбовала себе далёкий посёлок Арамболь. Но туда подались совсем отчаянные персонажи. Ибо добираться в те места было, как сейчас сказали бы, квестом. Во-первых, приходилось в посёлке Сиолим переправляться через реку Чапора на фариботе. Но он был не моторизованный, а на ручной тяге. То есть через реку были натянуты канаты, к которым прикреплялся плот. И люди тянули его за эти канаты от одного берега к другому и обратно, преодолевая течение реки. А оно время от времени менялось на противоположное. Обычно вода текла в сторону моря, как и положено рекам. Но во время прилива разворачивалось и шло от моря вглубь суши, вспять нормальному. К тому же бывало очень бурным. Далее располагалась дамба, идущая через мангровые заросли, по которой можно было выехать к тройной развилке прямо в джунглях. На перепутье одна колея уходила налево к морю, другая правее. Португальцы свои поселения строили на удалении от моря. По словам гида, жить в период муссонов возле берега могли лишь туземные рыбаки. Шторма, ветра, наводнения и жуткая влажность не для благородных людей. Жители посолиднее забирались дальше. На расстоянии в десяток километров от берега уже было полегче переносить невзгоды влажного периода. Тут и основали крупные посёлки и городки. Архитектура довольно сильно отличалась от привычной индийской. Больше она напоминала латиноамериканскую. С черепичными крышами из обожжённой глины и маленькими окнами, чтобы предотвратить теплообмен во время жары, крыльцами-беседками со скамейками и большими колодцами во дворах, обложенными всё тем же камнем-железняком. Ещё что меня удивило и порадовало, так это большие рыбины и огромные лягушки в колодцах. Ещё в крепости, в колодце у её основания, я заметил их. Пристал к взрослым с расспросами и мне объяснили, что живность запускают специально для очистки воды. Чудеса.

Так как мы предупредили, что за имеющиеся у нас дни должны досконально оглядеть окрестности с упором на заповедник хиппи, то Альбукерке решил устроить экскурсии в оба места их обитания. Но успеть всё за один день было невозможно. И расстояния большие, и была опасность застрять на переправе через реку Чапора, так как она действовала только до девяти часов вечера. А остаться на той стороне было бы совсем грустно, ибо ночевать тогда придётся в машине в джунглях или на берегу. На той стороне с цивилизацией было, как я писал, совсем глухо, от слова — никак.

В Анджуне, а может, то был и Вагатор, точно сейчас не скажешь, мы спустились к берегу и заметили целый лагерь шалашей из бамбука и пальмовых листьев. Между ними виднелись очаги с обгорелыми корягами. Некоторые люди разного пола спали на циновках прямо на песке, накрывшись цветастыми тряпочками. Кто-то уже сидел и дымил трубкой. Увидев нас, они оживились, стали звать товарищей, а те начали выползать из шалашей. Я первый раз в своей жизни видел такое количество абсолютно голых людей. И они ничуть не стеснялись нас, пришельцев. Стали подходить и разговаривать с нами, причём на очень хорошем английском языке. Наши не сильно растерялись, видимо, были готовы к такому развитию событий по инструкциям гида или ранее читали об этом. Но меня никто не предупредил, и я был в шоке. Тем более, видел голых людей обоих полов одновременно только в саратовской бане. И то это были мои родители, когда мы туда ходили в семейный номер. Взрослые же вроде как даже пообнимались друг с другом. Что-то пацифистское высказали относительно войны во Вьетнаме. Слышались возгласы типа: «О, совиетико… комъюнизм… хорошо». Когда какая-то женщина взяла меня за руку и повела к тлеющему костру, где уже сидели кто-то из наших и их чем-то угощали, я чуть не лишился чувств. Потому что тётя была не просто голой, она ещё и держала на руке малыша, который сосал грудь. Потом я немного освоился, но всё равно во время пребывания нашей делегации в лагере хиппи сидел, стараясь не поднимать глаз. Хорошо, что среди них не было моих сверстников, представляю, что бы случилось, если бы советского ребёнка в шортах и майке взяла бы за руку голая ровесница! Хиппи, обрадовавшись тому, что мы из Советского Союза, стали обсуждать вопросы построения коммунизма во всём мире и быстрейшего прекращения империалистических войн, постоянно дымя то самокрутками, то коллективно большой трубой, передавая её друг другу. Наши сначала гордо отказывались, но, наконец, попробовали, долго потом откашливаясь под одобрительный смех хиппарей. Далее началась торговля, вернее, это можно было скорее назвать обменом. Наши притащили из машины ящик виски, несколько блоков американских и индийских сигарет, ещё какую-то еду в упаковках. Те в ответ давали ракушки, поделки из перьев, дерева и тряпочек. Все были навеселе, и день проходил незаметно, так как общение с местной публикой разбавлялось купанием в ласковом море и валянием на песочке. Только не для меня. Я настолько был не в своей тарелке, что мечтал о том, как бы этот день побыстрее закончился, и я мог оказаться в нашем уютном тюремно-гостиничном номере. Пожрать, наконец, какой-нибудь серьёзной еды, а не эти сушеные кокосовые чипсы и папайю. Наконец, и взрослые устали и общим решением договорились завершить нашу научную экспедицию и вернуться в цивилизованный отель. А