испугался этому осознанию. Как когда-то, когда попал в руки к бандитам вместе с Хасаном. Любая мистика ошеломляет. Почему я, почему это именно со мной? – испугано такие вопросы себе задавал Аманжол.

В зрелом возрасте любые перемены принимаются с трудом. Это в молодости, в юности изменения ассоциируются с интересными приключениями, положительными событиями. Да и просто легко воспринимаются. Думаешь, что все еще успеешь, что все наладится. В зрелости же перемены пугают, они нарушают устоявшийся, созданный тобой порядок. Переезды в другой город, смены работы, даже пусть в лучшую сторону, не так сильно впечатляют. С возрастом хочется покоя.

А столкновение с мистикой, необычным явлением в зрелом возрасте тем более очень сильно пугает и выбивает из привычной колеи.

Скептично относившийся и никогда до этого не ходивший ни к гадалкам, ни колдунам, Аманжол сходил к цыганке, которую посоветовал влиятельный знакомый. Оставив ей крупную сумму, он услышал и так понятое самому. Что нужно ехать в Сарайшык, найти того старика. Но это может быть опасно. Настолько опасно, что можно не вернуться из сна или видения.

– Мне снова надо вернуться в Атырау, – за вечерним чаепитием он сообщил жене.

– Опять командировка? Не закончили? – отвлекаясь на сладости, спросила Асем.

– Не закончена, – утвердительно кивнул муж, не договорив и пряча глаза.

Во дворе у Аманжола жил один уголовник, постоянный сиделец тюрем и зон. Когда он выходил на свободу, все пацаны собирались вокруг него, очарованные криминальной, уголовной романтикой. Он рассказывал, что прежде чем идти на преступление, необходимо оставлять дома незаконченными светлые поступки перед выходом на свои темные дела. И по возвращению завершать добрые мероприятия, чтобы Высшие Силы оберегали злодеев для этого во время преступлений. Ради чего ты мог вернуться домой целым, невредимым и не пойманным.

Оглядывая квартиру, Аманжол наметил план действий, что нужно починить, поправить, залатать в жилище после возвращения.

Взяв на работе один день отгула, ищущий покоя улетел в Атырау. Теперь уже взяв частника-таксиста, он за полчаса домчался до село Сарайшык. Сразу же прошел в музей. С интересом смотрел на спрятанную за стеклом уменьшенную копию-реконструкцию генплана города. Именно так и было в его снах. Только беззвучный и без запаха стоял макет.

Путник легко нашел того самого странного старика. В тени среди деревьев тот сидел, глядя на протекающую реку. Также кувшин с чашей стоял прямо перед ним на земле.

– Кто ты? – настороженно спросил Аманжол, присаживаясь напротив.

– За все надо платить. Все имеет свою цену. Покой тоже нужно купить, – игнорируя вопрос, проговорил безумец, глядя на желтые воды.

– О чем ты, старик? – пораженно спрашивал скиталец.

– Выпьешь? – протянул чашу старик.

– Заплатить чем? Мучением, болью? – с надеждой спрашивал Аманжол.

– Испытанием, – отвечал мудрец.

– Если не хочется проходить испытание?

– Тогда твои потомки, продолжения твоей жизни будут их проходить. Жизнь не прерывается на тебе. Но чем дальше, тем тяжелее груз. Как снежный ком он будет наращиваться слоями. Слоями деяний предков, твоими. Какую карму несет твой род? И какой груз оставишь ты своим детям?

Все выходные дни и праздничные дни Аманжол проводил только с семьей. У него не было хобби в виде охоты или рыбалки, когда нужно было покидать дом на день или больше. В субботу-воскресенье он рано утром, когда еще все спали, уходил в спортзал. И возвращался как раз к утреннему пробуждению всей семьи. Чтобы потом быть всем вместе. Маленькие дети с радостью облепляли папу прямо на пороге. С восхищением небольшими ладошками обхватывали мускулы на руках отца.

Детям обязательно нужно ощущение уверенности в защищенности и чистоте этого мира. Поэтому они искренне верят, что их папы – самые сильные, а мамы – самые добрые.

Глава семьи без колебаний выпил напиток в чаше, наполненной из старинного кувшина.

ГЛАВА 7 – СНОВА САРАЙШЫК

Касым с грустными мыслями возвращался во дворец. Ему дали мало времени, всего девять заходов солнца, чтобы побыть дома. Все это время он был с больным отцом. В первый раз, когда шумно кружил шаман вокруг юрты отца, собирая злых духов болезни, отец впал в беспамятство. Лежал недвижимый. Только прерывистое тонкое дыхание доносилось до всех ожидающих в тихой Степи. Никому не разрешалось входить в юрту.

Покидая родной аул, Касым попросил Тимура, своего молочного брата, дать ему знать, когда отец покинет этот мир.

«Если отец умрет, то зачем мне быть в Сарайшыке? Не хочу я быть в слугах у Бату. Да и убьет он меня. Сбегу. Степь большая. А может уйду с каким-нибудь караваном в чужие земли, к другим народам? Разговаривать на языках я умею. Растворюсь там, как песчинка в пустыне. Никто не найдет меня и не узнает, куда пропал толмач с Сарайшыка. Только Аксуйек не брошу, возьму ее с собой», – мучительно размышлял Касым.

На пути одинокого путника попадались отары овец, которых пасли немногочисленные степняки. Овцы, соскучившиеся по весенней траве, блеяли, довольные от свежей еды. Только люди молчали и не отвечали на приветствие красиво одетого джигита. Потертый маслянистый бараний полушубок был единственной одеждой пастуха на всю его жизнь. Пастухи овец традиционно были самым низшим слоем среди кочевников. Дети-сироты, дети-калеки, да бедные родственники. Мрачные пастухи овец, чья кожа выдублена за годы тяжелейшего труда солнцем и ветром, а в глазах скорбь по неблагодарной доле своей.

«А может спрятаться среди них, среди пастухов? Ни о чем не думать. Знай себе, гоняй стада по Степи. Вольный, как ветер. Ночами смотреть на небо», – другая спасительная мысль пришла в голову бедного Касыма.

Когда навстречу ему выскочили несколько всадников, то вначале он не испытал никаких эмоций. Настолько был погружен в свои мысли.

Жилистые молодые степняки на худых маленьких лошадях. Обветренные лица, еще не успевшие загореть дочерна в начале весны. В распахнутых теплых полушубках, накинутых на голые тела. Открытые для всех ветров. Молодежь, не занятая уходом за скотом, после наступления Наурыза бродила от аула к аулу. От безделия и в поисках новых впечатлений, новых знакомств они собирались десятками и самостоятельно кочевали. Просто бродяжничали. Задерживались погостить в соседних и дружественных аулах на дни и ночи. Настолько времени, насколько хватало терпения вождям аулов. Пили пьянящий кумыс, пели песни, устраивали конные состязания, затевали драки. Уважающие только силу, понимающие кураж, не боящиеся смерти. Их мир был прост и груб. Беззаботность управляла молодостью.

– Кто ты? – задиристо спросили, кружа на своих отощавших за зиму конях вокруг Касыма. Бедные джигиты оценивающе