— В какой день? — растерялась я.

— В тот, когда было совершено 2-е убийство.

— То есть кроме нас, справляющих, и вахтерши сдиспетчером был еще и Лева? — Геркулесов кивнул. — А откуда выузнали?

— На вахте есть журнал, в нем записано, что Блохинпокинул НИИ в 7 вечера.

— Это еще что за ерунда?

Геркулесов устало вздохнул — видно, я ему сильно надоела.

— Блохин старший научный сотрудник, так?

— Так. Он с Сулейманом что-то разрабатывает.

— Бывает, что они задерживаются на работе?

— Наверное. Ученые все шизики, им домой не надо.

— А так как опечатать их комнаты вместе с другими в 5вечера не могут, то они, опечатывают их сами, сами же подключают сигнализацию,потом сдают ключи на вахту и записывают в журнал кто и когда это сделал. Ясно?

— Ясно, — обиженно буркнула я. Что он со мной, какс маленькой?

— Журнал посмотреть мы догадались только сегодня,вернее, нам даже никто не намекнул, что такой существует. И там синим побелому…

— Да поняла я! — возмутилась я. — А он чтоговорит?

— Говорит, что в тот день не оставался. Говорит, чтоушел вместе со всеми. Говорит, что в 7 спал дома.

— А доказать, конечно, это никто не может.

— Конечно. Он живет один.

— А вахтершу допросили? Ту, которая в тот деньдежурила.

— Естественно. Но ничего вразумительного она несказала. Шастали, говорит, всякие. Ваши же мужики, веселящиеся, постоянно наулицу бегали. То воздухом подышать, то покурить. Она и запуталась.

— А почерк сравнили?

— Это, по-вашему, так быстро делается, да? —вспылил он.

— Извините.

— Да ладно. На первый взгляд похож. Но результатэкспертизы мы получим не раньше понедельника, выходные, сами понимаете. А покаБлохина придется задержать.

— Ясно.

— Что вам ясно?

— Что ничего не ясно. — Я почесала ухо — явныйпризнак растерянности. — Кто-то подделал подпись. Но кто?

— Зачем?

— Его кто-то пытается подставить. Это же очевидно.

— Почему именно его, скажите мне, милая девушка?

— Потому что именно Блохин засиживается допоздна чащедругих. Сулейман вечно на него работы навешает, а сам домой мчится новостисмотреть — он у нас фанат информационных передач. К тому же, у Левы нет семьи,а значит, и алиби, скорее всего, не будет.

— А чего это вы так этого увальня защищаете? —Геркулесов подозрительно прищурился. — Уж не роман ли у вас?

— Да как вы… Да я вас… — от возмущения я растеряла всесвое красноречие. А то бы показала ему, как сводить меня, пусть игипотетически, с таким уродом.

— Значит, нет?

— Катитесь вы, Николай Николаич, подальше! —огрызнулась я перед тем, как развернуться.

А потом, возмущенно стуча каблучками, удалилась.

Удалилась я не к себе в комнату, где меня ждали мои товаркии целый чайник кипятку, а в «машинный зал», помещение, где находился мозговойцентр нашего отдела, в виде огромных устаревших вычислительных машин. Именнотам кучкуются мои коллеги-мужчины, но не из-за многомудрых приборов,нуждающихся в их заботе, а по более прозаической и понятной русскому человекупричине — близости сейфа, в котором хранятся месячные запасы спирта.

Я распахнула обитую железом дверь. В лицо мне ударил порывтеплого ветра, это мужики включили «Муссон», то ли вентилятор, то ли радиатор,без которого наша супер-ЭВМ не может работать, она, видите ли, словно сортоваяорхидея, может функционировать только при + 18. Кроме железных гробов,именуемых ЕС 1061, в помещении стоял еще плохенький пентиум, за которым яобнаружила программиста Сереженьку. Остальные мужики сгрудились в другом концемаш-зала: Санин и Манин перебирали какие-то железки, а начальник вытирал ротрукой, видно только-только принял стаканчик общественного спирта.

Я тихонько просочилась в помещение, аккуратно села на стул истала наблюдать.

После 10 минутного слежения я выяснила только то, что и такдавно знала, а именно, что в «Нихлоре» служат одни тунеядцы, и даже если кто-тои делает вид, что погружен в производственный процесс, то это еще ничего незначит. Вот, например, Серега. Сидит с умным видом, пялится в монитор, нажимаетна клавиши, сдвигает брови, сопит, казалось бы, ваяет программу, ну на худойконец в пасьянс играет. Ан нет. Для Сереги это немыслимая нагрузка, по этому онпросто следит за тем, как по темному экрану плавает рыбка, когда надоест,возвращается в свой пустой файл, глядит на серый фон, но и в нем, видно, ненаблюдает ничего интересного, поэтому он вновь замирает, дожидается, когдамонитор погаснет, ловит глазами окунька… И так до бесконечности.

Уж не знаю, всегда ли Сереженька столь не дисциплинирован,но если всегда, то теперь мне ясно, почему нашу сепер-ЭВМ 100 летней давноститак и не списали.

А, может, он так задумчив только сегодня? И тогда этазадумчивость становится подозрительной.

То ли дело Санин с Маниным. Эти, словно муравьишки, вечнокопошатся: то чинят, то паяют, то разбирают, то собирают. Вот и сегодня приделе. Устроились в уголочке и слаженно так, с огоньком, потрошат неисправныйдисплей. Работа у них спорится, глаза горят… А ведь очень ярко горят.Лихорадочно. И жесты торопливые, будто им не терпится покончить с этим делом, ипереключится на другое, а в нашем НИИ это не просто непривычно, а даженеприлично, ведь мы неделю трудимся над тем, что в нормальной организациисделали бы за день.

И тут я уловила еще одну странность в их поведении — ониперемигивались. Да, да! Обычно им хватало импульсов, чтобы понять друг друга,иногда жестов, очень редко слов, но я никогда не видела, чтобы онигримасничали. А сегодня просто мимическую пантомиму какую-то устроили! Скореевсего, без слов договориться они не могли, а вслух их произнести боялись, вот идергали ртами, бровями и даже носами. Потом в ход пошла тяжелая артиллерия —кивки головой в различных направлениях. После очередного, наверное, 33-его, онидружно встали и направились к двери, не переставая при этом перемигиваться.

Что же скрывают эти с виду безобидные близнецы? Куда спешат?Чего шифруют?

Загадка.

А вот еще одна — об этом я подумала, когда мой взгляд упална начальника, до этого не подававшего признаков жизнедеятельности. Дело в том,что с уходом Санина — Манина, Кузин заметно оживился. Начал выхаживать попомещению, перекладывать с место на место бумагу, считать не нуждающиеся всчете пустые коробки. И в этой суетливой и, на первый взгляд, бездумной деятельностия вдруг углядела смысл, а именно — желание своим мельтешением отвлечь меня отчего-то, что я не должна была увидеть, либо вообще прогнать из машинного зала.