Освободилась я уже ближе к одиннадцати вечера. На полупустом автобусе доехала до своей остановки. Вошла в квартиру за пятнадцать минут до полуночи и увидела посреди коридора замершего грозной статуей Стаса.

– Ой, я тебя разбудила? Извини… – повинилась перед братом.

– Я не ложился, – буркнул тот. – Поужинаешь?

– Да, не мешало бы чего-нибудь пожевать, – не стала спорить я.

– Иди в душ. Разогрею пока.

Вот такой у меня сводный брат. Ни за что не признается, что не ложился спать, потому что ждал меня, беспокоился. Но теперь, когда я пришла – проявит столько заботы, сколько от иных родителей не дождешься. Накормит, напоит, спать уложит. И только после этого сам угомонится.

Вошла ванную, скинула одежду, залезла в душевую кабинку и встала под тугие струи теплой воды. Смыла с себя запах пожарища и больницы, замерла, наслаждаясь покоем, звуками и массирующими прикосновениями льющейся воды.

Стас… Что он делает в моей квартире? Правильный вопрос. Своевременный. Самый короткий ответ на него – живет. Понимаю, что такой ответ ничего не объясняет.

– Кума, ты там уснула? – а вот и брат. Заждался.

– Иду уже!

Вышла, обмотала голову полотенцем, закуталась в длинный махровый халат и босиком почапала на кухню. Там меня встретили ванильным ароматом разогретые в микроволновке румяные сырники, баночка фруктового желе и вкуснючий травяной чай. Все, как я люблю.

Если б не усталость, я бы, наверное, не удержалась и подпрыгнула от удовольствия. А так лишь наградила Стаса вялой, но благодарной улыбкой и чмокнула в маковку в знак признательности.

– Не подлизывайся, Лиса. Ешь и иди спать. Уберу сам.

Еще через десять минут я добралась до своего любимого дивана, достала из шкафа одеяло, подушку и растянулась, наконец, на горизонтальной поверхности. Закрыла глаза и, пока сон окончательно не одолел меня, начала вспоминать, как вышло, что мой сводный брат превратился еще и в моего соседа по квартире.

Как я уже говорила, моя мама вышла замуж за приемного отца Стаса и Маринки. К тому времени, как я закончила обучение в университете (а училась я в другом городе), ситуация выглядела так: мама с отчимом жили в квартире Семеныча, Стас с Маринкой жили в трехкомнатной квартире их родителей, а наша с мамой двушка сдавалась в аренду. Разумеется, к моему возвращению временных жильцов-арендаторов выселили, и я стала единоличной владелицей отличной двухкомнатной квартиры в довольно неплохом спальном районе.

Через два года, когда нам с Маришкой стукнуло по двадцать пять, подруга вышла замуж и почти сразу же забеременела. Сначала никто не придавал значения тому, что Стас продолжает жить с молодоженами, но потихоньку эта ситуация начала напрягать мужа Марины – Егора, а еще больше – самого Стаса. А уж когда в квартире появился младенец, Стасу стало совсем невмоготу, и он начал регулярно сбегать из дому и ночевать то у Семеныча, где его охотно принимали, кормили и пытались учить жизни, то у меня.

Даже не знаю, что напрягало брата больше – молчаливое недовольство Егора, несчастные глаза Маришки, разрывавшейся между мужем и братом, или назидательные речи отчима, который то вздыхал, что Стас никак не женится, то требовал, чтобы племянник оставлял свою опасную службу и занялся уже семейным бизнесом… В общем, маялся парень, как неприкаянный, и нигде не находил себе места.

За три года работы в одном коллективе мы сблизились с братом так, как не были близки в детстве. К тому же, пользуясь тем, что я – девушка свободная, ребята в дни, не занятые службой и дежурствами, любили собираться у меня на коллективные посиделки.

Собственно, после одних таких посиделок Стас и заночевал у меня впервые. Когда все решили, что пора расходиться, сводный брат на правах родственника задержался, чтобы помочь мне с ликвидацией последствий стихийного бедствия под названием «дружеская попойка».

Сам Стас вообще не употреблял спиртного. Принципиально. «Вдруг мне за руль – а я не трезв?» – спрашивал он каждый раз, когда кто-то пытался приобщить его к возлияниям. После этого настаивать не решались даже самые навязчивые граждане, а в нашей команде таковых в принципе не водилось.

И вот, когда все рассосались, а мы со Стасом закончили уборку, он вытер руки, повесил кухонное полотенце на крючок и спросил тихо:

– Ну, я пойду?

Я тогда, помнится, взглянула на часы и ужаснулась: почти час ночи!

– Куда ты пойдешь? Будить Маришку и все ее семейство? Оставайся, постелю тебе в спальне.

– А я не буду тебя стеснять? – засомневался брат.

– На работе ты как-то этим вопросом не задаешься, – хмыкнула я тогда. – Решай уже.

– Я останусь. – Мне тогда показалось, что в голосе Стаса прозвучало облегчение.

Еще с полгода после этого случая брат продолжал жить с Маринкой и ее семьей, но все чаще и чаще находил какой-нибудь повод, чтобы заявиться ко мне в гости на ночь глядя и засидеться подольше. До утра.

Наверное, если бы я тогда встречалась с каким-нибудь молодым человеком – не решилась бы сделать то, что сделала. Но я была одна, и пустая квартира, особенно в ночное время, радовала меня не больше, чем Стаса – его неприкаянность.

Ясно было одно: сам он не скоро осознает, что уже почти переехал ко мне, а когда осознает – все равно не решится сказать вслух, что предпочел бы жить у меня. Значит, нужно парня подтолкнуть. Аккуратненько так, бережно, а то закроется в своей раковине, и не достучишься.

Как-то вечером Стас в очередной раз засиделся у меня допоздна, и уже ближе к часу ночи, сидя на ковре рядом с моим диваном – мы как раз досмотрели какой-то триллер – вдруг опомнился:

– Поль. Поздно уже. Мне, наверное, пора собираться?

– Наверное, – спокойно согласилась я.

Такой ответ стал для брата полной неожиданностью. Он уже привык, что я уговариваю его остаться. А тут… Он на мгновение задохнулся, в глазах его плеснулось что-то близкое к отчаянию. Завозился, тяжело поднялся с пола и с видом пса, которого нерадивая хозяйка гонит на двор в холодную вьюжную ночь, побрел в коридор одеваться.

– Если ты действительно хочешь уйти, – договорила я в удаляющуюся спину.

Если бы я бросила в эту спину тяжеленным булыжником – эффект получился бы менее зрелищным. Стас споткнулся на ровном месте. Схватился обеими руками за дверные косяки по обе стороны от себя и, пошатываясь, замер на пару мгновений. Затем выровнялся, опустил руки и, не оборачиваясь, ушел во тьму коридора.

Я пошла следом за ним. Включила бра над зеркалом. Стас сидел на двухместном пуфике, упираясь локтями себе в колени и прикрыв лицо ладонями. Это было самое яркое выражение чувств, которое мне приходилось у него наблюдать. Даже на похоронах своих родителей он, пятнадцатилетний тогда пацан, сумел сдержаться и не заплакать, хотя только богу известно, чего ему это стоило.