В кабинете была и другая мебель, в том числе небольшой столик в уголочке, за который мы уселись. Полковник подошел к пульту, нажал на какую-то кнопку и попросил секретаршу принести чаю. Вошла с подносом в руках перикисьводородная блондфрейтор с весьма пышными формами, в том числе и военной формой на этом самом теле, если таковую можно назвать военной. Я чуть было не присвистнул. У меня много было приятелей по детдому, ставших офицерами. Многое они рассказывали о службе. Своих секретарш командиры частей нередко возят из части в часть, куда их Родина направляет по службе. Иногда эти пышные дамы-секретарши умудряются дружить и ходить под ручку с наивными женами своих начальников-командиров. Юбочка блондинки была, правда, чуть выше середины коленной чашечки, но в остальном – строгость соблюдена, и вообще весь туалет был нормального уставного цвета – картофельной ботвы. Ну, а бюст… Вроде об этом в уставе никаких конкретных нормативов не указано. Да, еще туфли на высоком каблуке – возможно, это легкое отклонение от уставных требований, но, как правило, инспектора с большими звездами на погонах на это смотрят сквозь пальцы и достаточно снисходительно.

Мы уселись за стол, на котором дымился чай в тонких с подстаканниками стаканах. К чаю блондинка принесла нам печенье, а затем, развернувшись на 180 градусов, удалилась, обратив наше внимание на то, что уставные правила, касающиеся формы одежды, требуют доработки, ибо не учитывают всех видов телосложения военнослужащих, в особенности женщин-солдат. Надо ли, к примеру, учитывать право военнослужащих женщин на беременность, и как это должно отразиться на их форме одежды? Впрочем, это проблема того мира.

– Вот вы считаете нас, советских военных, недалекими, грубыми и неотесанными, – начал, отхлебнув из своего стакана, полковник. – Мол, куда им до тех, дореволюционных офицеров, что танцевали мазурку и кадриль на уездных балах, сводя, как грится, с ума провинциальных дам.

– Ни в коем случае, товарищ полковник, – возмутился Толик и от негодования встрепенулись его крылья. – Наши офицерские кадры – это золотой фонд советской интеллигенции. Ни больше, ни меньше.

– Спасибо, спа… Бальзам на душу. А то такое иной раз услышишь про нашего брата военного, что просто, как грится, жить не хочется. Хоть умирай. Золотой фонд советской интеллигенции… Это надо записать в книжечку. Книжечка у меня записная – вот, я все ценное туда и собираю, – достал полковник из внутреннего кармана красную записную книжку и продемонстрировал нам, что в ней много исписанных страниц. – Я ведь даже шутки, анекдоты всякие записываю, не только, как грится, серьезное. Нам, военным, юмор и веселье не чужды. Даже наоборот. Юмор наш офицерский на порядок, как грится, выше глупого гражданского. Запишу-ка я и рифмы те самые. Как это было? Посторонних– потусторонних, поверить-проверить.

– Ой, товарищ полковник, расскажите же нам какой-нибудь анекдот, – обрадовался Толя, и лицо его заранее приняло легкомысленное и комичное выражение. Он заерзал на стуле от предвкушения веселой и остроумной шутки. Я продолжал на всякий случай помалкивать.

Ну, что с вами сделаешь. Я хоть и, как грится, на службе, и форма – вот она на мне, но так уж и быть что-нибудь из своего фонда… Из золотого фонда… Сейчас, сейчас… Вот, слушайте, – чуть снизив тон и на всякий случай оглянувшись по сторонам, принялся рассказывать анекдот полковник, заглядывая в книжечку. – Попал как-то советский офицер в фашистский плен. Ихний фашистский военный, тоже офицер, вызвал нашего на допрос, но, как грится, ничего не добился. И тогда он, тоже, шутник этакий, предложил нашему, мол, я тебя могу расстрелять, но, как грится, дарю один шанс: ежели ты угадаешь, который из моих двух глаз искусственный, то сохраню тебе жизнь и отпущу. Наш презрительно посмотрел в глаза фашисту и, не задумываясь, сказал, мол, этот правый – искусственный. Немец удивился и спросил, как же ты, мол, руссишь швайн, догадался? А наш так гордо и презрительно фашисту: а в нем больше тепла!

Полковник патетически договорил последнюю фразу, на пару секунд застыл с тем самым гордым и презрительным выражением лица, каким пытался изобразить русского офицера, и вдруг надолго закатился веселым смехом. Толя тоже смеялся, но скорее делал вид, что ему весело от шутки. Я тоже старался на всякий случай улыбаться.

– Пришлось отпустить пленного, – со слезами смеха в глазах продолжил полковник свою предположительную и вовсе необязательную версию дальнейших событий. – Он потом к нашим вернулся. Правда, они его все равно того… Но это уже, как грится, другая история. Тсс, это не для протокола. Может и вы что-нибудь новенькое… веселое… А я запишу.

Мы переглянулись с Толей и солидарно отказались, сославшись на то, что плохо запоминаем шутки. Толя даже замахал руками, будто муху перед носом увидел. Не рассказывать же полковнику анекдоты про Брежнева или про какого-нибудь глупого прапорщика.

Попрощавшись с командиром части и поблагодарив его за прием, мы еще немного побродили по территории части, оценили армейскую культуру и убедились в идеальном порядке и организованности территории части. Где-то в стороне солдаты преодолевали препятствия при полном снаряжении и в противогазах. По плацу мимо нас проходили военнослужащие строем, а поодиночке – почти ни одного не встретили, кроме каких-то посыльных и дежурных. Взвод связистов прошел с задорной песней, в которой были такие слова:

Затем мы отправились в столовую. Иного я и не ожидал: в солдатской столовой вкусно пахло щами – эта фраза постоянно повторяется в статьях корреспондентов армейских и иных газет, описывающих быт и будни солдат нашей армии. Поэтому и здесь, в этом потустороннем заведении, иные ароматы тоже не были предусмотрены. Действительно, хорошими щами нас накормили солдаты, а также кашей и компотом. Кстати, в уголке столовой солдатский духовой оркестр играл амурские волны и прощание славянки – видимо для нас, гостей.

Вечером на какой-то попутной военной машине мы добрались до дома. Солдатик-водитель был очень доволен, что получил от Толи початую пачку папирос и мелочи почти на рубль. Нет, Толик со своими крыльями хоть как-то худо-бедно отражал мое представление о том, каким должен быть рай, и что в нем происходит. Но эта пачка Беломора, мелочь и счастливая улыбка солдатика – никак не переваривались в моем фантомном мозгу.

– Да, ничего себе райский уголок, не правда ли? – заметил Толя, махнув крылом только что отъехавшему солдатику-шоферу, что высадил нас в нужном месте. – Ладно, спрячь свои недоуменные глаза. Это пока еще азы райской нашей науки дошкольного уровня – как нужно строить лучший мир. Доберемся еще до более экзотических и менее примитивных мест. Надеюсь, ты центрифуги свои не захватил в гроб?

– Не бойся, я не из тех помешанных на своих профессиях.

– Ну и слава богу. По сему случаю, и вообще для контраста, проведем вечер в более элегантном месте, где строем как раз ходить не обязательно, где можно быть в расстегнутом жилете. Как тебе небоскребы, неоновые рекламы, яркие автомобили и толпы нарядных молодых людей, бары, кафе и рестораны, дансинг? А? И такое у нас тоже найдется.