Мы сделали шаг в темноту и через несколько мгновений уже не видели своего свечения. Но мы чувствовали друг друга через руки, будто появившиеся во мраке по моему приказу и соединившие нас. Невидимая тропа шла сначала прямо, но вскоре как будто стала вести нас в гору. Чем дальше и выше мы шли, тем легче становилось идти, вопреки всем законам. Внезапно мы оба почувствовали, что зря напрягаем свои фантомные мускулы. Оказывается, мы уже летели, и идти не нужно было вовсе. Мы парили некоторое время в этой чернильной пустоте, как вдруг зажглись вокруг нас яркие звезды. И мы увидели друг друга, освещенными небесными светилами. Я увидел Любу. Она сама была звездой, каким-то пламенем, сияющей в небе душой.

– Как здорово, – с робким восхищением произнесла она. – Что-то подобное было в детстве. Конечно, это просто душа летает. Некоторые говорят – астральное тело. Я знаю, что часть меня осталась там на кровати. Сердце мое, наверно, остановилось. Но я вернусь, я должна. И знаешь почему?

– Ты ждешь ребенка. Нашего малыша.

– Так ты знал?

– Нет, даже не догадывался. Это сейчас, сию минуту кто-то мне подсказал.

– Я тоже не знала. После твоей смерти даже не думала об этом. Странно… Но ведь это же чудо, это спасет меня… Нас… Знаешь, я почему-то уверена, что таким образом у тебя есть возможность вернуться. Во всяком случае, я назову ребенка твоим именем. А моя любовь к нему и к тебе станет одним целым. Знаю, ты думаешь, что не сможешь оставить свой рай. Ну, еще бы. Там наверно так чудно. А мне кажется, если захочешь, то сможешь.

– Откуда ты все это знаешь? Ведь даже я, познавший Тот свет, не понимаю пока этих законов. Нет у меня никакого представления, что с моей душой будет происходить дальше. Ничего не могу сказать на твои слова. Пока не могу.

– Ладно, я просто так… Сейчас, когда мы летим, мы две одинаковые птицы. И летим мы на одной высоте. Только я поднялась снизу, а ты слетел мне навстречу с какого-то облака. Внутри меня что-то открылось во время этого полета, какие-то знания, умения. Жаль, но все это опять пропадет, когда я вернусь в свою чешую. И я опять забуду то, о чем сейчас узнала – то, что внутри моего тела теплится твоя клеточка. Конечно, через несколько недель я и сама пойму, в каком оказалась положении. Если я вернусь… Да, и ты тоже возвратишься в свой рай. А я утром снова стану лягушкой-царевной. Вернее, лягушкой-вдовой.

– Я знаю. Утром в твоей голове будет смутное воспоминание о каком-то волшебном полете во сне, и ты вспомнишь, что встретила меня там, но не вспомнишь, о чем мы болтали, забудешь до поры до времени то, о чем узнала во сне – о своей беременности. Ты будешь думать, что это был просто сон, от которого остался какой-то запутанный клубок воспоминаний.

Она с грустью согласилась – поняла и сама, подтвердив это своим молчанием. Неожиданно мы оказались в черном туннеле и некоторое время летели в нем, все еще держась за руки. Не было больше звезд, только мелькали какие-то тусклые огни, как в метро, и шум похожий будто стоял в ушах.

– Тебе направо, – сказал я, не понимая, откуда я это знаю, когда впереди показалась развилка.

Люба не хотела отпускать мою руку, терять эту хрупкую связь. В глазах ее астральных появилось беспокойство, боль, и был страх расставания. Чувствовалось, что она силилась вернуться обратно к звездам, найти выход из туннеля, но путь наш продолжался неумолимо в одном направлении. Что испытывал я, не так-то просто объяснить. Почему-то вспомнились Валя и Ли. Мои барышни, оставшиеся в раю, тотчас, промелькнув где-то в моем нелепом сознании, как-то отлетели на задний план. Теперь я весь был охвачен тем, что испытал в своем сне. Внутри меня все заполнял огненный ангел – Люба, несущая в своем чреве нашего ребенка, и то, что она мне предложила, если это было предложением, а не случайным намеком. В последний момент разорвался узел наших рук, и мы разлетелись по разным туннелям.

Я открыл глаза. Если бы я был материальным субъектом – человеком, то, наверное, проснулся бы в холодном поту и с сильным сердцебиением. Этой физиологии, конечно, не было, но, стряхнув этот сон (или что это было?) я стал явно другим существом. Семя непонятного желания попало внутрь меня, и тотчас первый росточек тронул своим нежным острием что-то чувствительное в моей душе. Однако все это было лишь еле заметным признаком будущего перелома в моей потусторонней судьбе. Попав сюда в рай, как-то уж не хотелось так вот сразу думать об альтернативе, подсказанной моей Любой. Странно было бы быть и отцом, и сыном самого себя одновременно. Мысль была несколько дикой, непривычной, и я решил пока не думать о себе самом. Образ Любы, однако, заполнил меня, как пустой сосуд вином. Я был пьян от любви, как пел по-турецки Вахтанг Кикабидзе на гибкой голубой пластинке журнала Кругозор.

Утром Толя решил устроить необычный завтрак. Какая-то моча ударила ему в голову. Рядом с домом, чуть в стороне, зеленела симпатичная лужайка с цветочками вокруг. Толя сидел в центре этой красоты за круглым столом, накрытом белой скатертью. Перед ним стояла чашка с дымящимся ароматным кофе. Пожилой слуга, одетый в безупречный черный фрак, с невозмутимым лицом обслуживал Толю, как английского лорда. Сам Толик, правда, был в своей любимой белой ночной сорочке до щиколоток… Впрочем, я уже описывал этот наряд, когда увидел Толю впервые, в том числе и носки, которые он не менял и которые не воняли вечно. Сам я с огромным удовольствием напялил на себя дефицитные в моей прошлой жизни джинсы и белую футболку с антипатриотической надписью New York City. Наряд этот по какому-то скрытому моему желанию появился рядом с моей кроватью, кем-то небрежно брошенный на спинку стула.

Толя каким-то не очень английским жестом пригласил меня присесть. На столе сверкал белый кофейник, сливки в специальной чашечке и вторая чашка – видимо для меня. Слуга, виртуозно держа поднос на ходу, вскоре принес мне яйцо всмятку в серебряной подставке и маленькую ложечку. Толя свое уже доедал, не торопясь. Я вообще-то привык есть по утрам кашу, а если иногда заказывал у Любы яичницу, то из двух-трех яиц. Поскольку в раю можно вообще не жрать, то весь этот цирк, собственно, и был таковым – цирком или спектаклем. При желании в яйце желтка и белка хватило бы, продолжайся завтрак, например, 12 часов или сто лет. Но Толе достаточно час, от силы два на этот кайф под утренним солнцем. Насчет часа я опять же условно, так как времени здесь не существует, и вообще мне надоело это повторять.

– Ты чего, Толя, в прошлой жизни еще и английским лордом успел побывать? – спросил я на всякий случай.

– Ладно, хорош издеваться. Мало ли, откуда это во мне. Книжек каких-то начитался, ну и в кино тоже видел, как они, буржуи, живут – не то, что мы, бедный советский народ.

– Ну ладно, балдей тогда.

– А ты сам чего сидишь? Лупи яйцо, сэр, кофей пей. Я вот думаю, после коммунистического рая, чего-нибудь еще оригинальненькое тебе показать. Варианты есть. Кому что дорого было в той жизни, тот и тащит эти странные сокровища с собой. Очень даже многие свою профессию пытаются пристроить как-то здесь в раю – в гроб, короче, с собой кладут. Ну и, сам понимаешь, этак ведь какой-нибудь профессор-проктолог, посвятивший всю свою жизнь любимой профессии, такой рай себе здесь организует, что мама не горюй – лучше этого не видеть. К счастью, таких мало, да и всевышний не допустит крайностей. И все равно всякого дурдома тут хватает. Нет, все-таки садики, экзотические островки с белым песочком и пальмами и прочая стандартная чепуха более популярны, в них души легче успокаиваются. Садики эти ты еще увидишь – бесконечное количество вариантов, впрочем, в основном все милые. Но есть кадры среди нашего брата-жмурика, которые ну никак не могут не продолжать свою профессиональную деятельность здесь, которым без этого просто кранты, смерть. Извиняюсь – что-то вроде каламбура получается. То есть им так кажется, что, будучи мертвым и находясь на том свете, еще раз можно умереть. Вот военные, к примеру… Впрочем, воевать многие даже и не хотят, но зато все эти армейские штучки, портупеи, казармы, дорожки и щиты с призывами служить верно отчизне, солдатики, построения, парады на плацу, марш-броски, учения, военные оркестры – без этого им рай – не рай.